Полузвери - [31]

— Ты что делаешь?

— Ева, заново. Сосредоточься, ты не только не пытаешься меня обезоружить, но и руки ставишь не так, как учил еще пару часов назад.

— Хорошо.

Опять получила первый тычок, второй, потом размашистый шлепок и продольное движение «лезвия». Я смотрела на ладонь-нож и лишь раз вскинула глаза на лицо Нольда, заметив, как оно и без того в глубоких сумерках потемнело сильнее от злости за ошибки. Он не остановился, а вдруг взял и повел «оружие» в сторону — пытаясь не меня достать, а Яна за моей спиной.

Я просто влипла в того, перешагивая и огибая так, чтобы огородить с любого из направлений. Отбивала руками, хватала пальцами, пыталась драться, но все было скованно одним — ни шага в сторону! Ни шага! Никаких прыжков и маневров, — одно уклонение и тот, кого я защищаю, умрет! Я залечусь, я живучая… а если… я — некромантка, со смертью срослась и ее не боюсь.

— Беги, Ян…

— Ты рехнулась?!

Я подпихнула Яна спиной от себя, отражая Нольда изо всех сил, уже не считая — куда и как сильно он по мне попал, а в итоге получила короткий тычок в живот.

— Беги!

Не понимала, почему ору. И заметила, что меня колотит как в лихорадке, только когда Нольд осторожно приобнял за плечи, а Ян положил ладонь прямо на макушку. Голова у меня дергалась, как у болванчика на пружинке. Оказывается, я так плакала, и трясло кроме нервов еще от слез.

— Идите куда подальше… Оба!

Отбила от себя все успокаивающие поглаживания, развернулась и пошла прочь — к зданию. Пусть до утра тренируют воздух, а с меня хватит!

Глава одиннадцатая

Нольд ни о чем не спрашивал, не делал замечаний и вообще не трогал, ни словом, ни физически — даже ласково. Отдал пакет со сменной одеждой и полотенцем, ушел с Яном в мужскую раздевалку, а когда вышла в сухом и босая, просто повел к машине — поехали домой.

Я думала о чем угодно, только не о прошлом, — строила планы будущего: завтра с утра пойду по магазинам и наберу всего про запас от примитивных трусов до ботинок, отосплюсь и отъемся. Схожу в кино одна, посижу в кафе одна, поживу день мирной жизнью под защитой замедлителя регенерата, притворившись обычной молодой и беззаботной женщиной, которая отдыхает в воскресенье. Без оглядки на слежку. И без единой мысли о плузверях, секте, команде и сородичах-некромантах… с последним не очень получится. Притвориться можно, но глаза и нюх не выключишь — духовные трупы буду видеть, а неупокоенное тело смогу почувствовать и глубоко под фундаментом торгового центра, если там попадется кто-то очень исторически-давний. Моя природа всегда со мной, от нее не сбежать.

А хочется. Отец всему учил, и я прилежно училась… как жить травоядным и по сути безобидным животным в мире, где есть охотники за нашим некромантским мясом и шкурками. Правильно Фортен сказал — «выживанию». Судьба же, вот подарок, подбросила мне в пару буквального хищника, Инквизора и полузверя в одном лице, и его стиль жизни иной. Сегодня почти получилась гармония, если он догоняет, а я убегаю, и полный провал, когда он нападает, а я не умею драться…

От меня пахло жертвой? Исконной, животной, той самой травоядной добычей, которая противна полузверям?

Нольд завернул куда-то с дороги, встал на парковочном месте и выключил мотор. Машина вся погасла в полутьме и тишине. Свет проникал в салон со стороны лобового стекла от далеких фонарей дальше по улице, а звук остался только внутренним. Я услышала, как скрипнула обивка сиденья, когда Нольд откинулся на него спиной. Он устал? Мы даже домой не доехали.

— Ева, не молчи.

Да я бы не молчала, если бы знала — что говорить. Отстегнула ремень, качнулась к нему и обняла под руку, щекой прижавшись к плечу — слов нет, но он не должен думать, что я зла или обижена. Это не правда.

Мы какое-то время просто так сидели, и Нольд сам погружался в тяжелое молчание. Он не ответил никак на то, что я к нему прижалась, даже не приобнял взаимно. Во всем его теле была одна напряженность.

— Не умею я по-человечески… Ты в праве меня ненавидеть.

— Если так, то ты в праве меня презирать.

Он вздрогнул, наконец-то разжал кулаки и тронул меня за руку, сказав яновскими словами:

— Ты рехнулась? Не говори так.

— Тогда и ты так не говори. Сам знаешь, что ошибаешься.

Нольд машину не заводил, домой не ехал, и я терпеливо ждала еще чего-то. Да, по-человечески у него хорошо получалось молчать, а изнутри, прямо кожей чувствовала, кипело скрытое и болезненное. Невидимая рана, не дающая покоя.

— Я сильнее тебя, Ева… тяжелее, крепче, выносливей, превосхожу во всем. И при этом ни разу не смог уберечь. Ты защищала Яна как могла, а я тебя — не мог даже так. Ты в него ни одного удара не пропустила, а я в тебя — все. Появлялся слишком поздно целый и невредимый и забирал то замерзшую, то поломанную, то израненную… такой весь… ноль. А пытаясь помочь уроками, делаю хуже и причиняю боли еще больше, чем тебе и так досталось. Не хочешь меня ненавидеть, но по сути — должна.

— Отличная идея, Нольд. — Нарочно перебила и сделала тон холодным. — Чтобы стало совсем жалко, я добавлю: а где ты был в мои пятнадцать, когда сектанты убили отца, а за мной гнались как за добычей? В мои семнадцать, когда разбилась на мотоцикле и уползла умирать в овраг? В двадцать, когда едва ли не на улицах милостыню просила, выживая без дома и еды и перебиваясь помощью некромантов, когда те замечали знаки «нужды» и давали немного денег? В двадцать три, когда училась на редакторских курсах в крупном городе с риском быть пойманной любым патрулем на любом перекрестке? В двадцать восемь, когда трое суток пряталась в заброшенном подвале без еды и воды, пережидая внезапную облаву Инквиза… продолжать? Сам выбрал некромантку, сам выбрал вольную, сам и расхлебывай.