Полустанок - [23]

— А что — и купи, хрусталик, купи,— миролюбиво соглашался дед.— Оно еще веселее будет.

Пришлось бабке в конце концов и на самом деле покупать красный ситец в белый горошек. Из него шили девчонкам платья, но это дедушку не смутило. Он подпоясался своим плетеным шнурочком и пошел к деду Кузнецову хвастать обновкой.

Между прочим, за эту любовь к красному деда очень не любил общественный бык. Куплен был бык вскладчину всем поселковым «обществом», и держали его во дворах по очереди.

Когда очередь дошла до Хрусталика, он загнал быка во двор и пошел задать ему сена. Дело было зимой, и Хрусталик ходил в старенькой шубе. Пуговиц на его одежде никогда не водилось, и потому, когда он стал размахивать вилами, шуба его распахнулась, обнажив красную рубаху.

Бык подозрительно глядел на мельтешащее перед ним красное пятно и стал не на шутку сердиться. Когда дед поднес ему последний навильник, бык нагнул голову, угрожающе замычал и бросился на Хрусталика. Несмотря на возраст, дедушка шустро кинулся на забор и перелетел через него, как пушинка.

— Вот ведь, скотина рогатая,— укорил он быка.— Да ведь ты, хрусталик, запросто так меня распороть мог!

С тех пор, как бы дед ни маскировался, надевая поверх рубахи свою шубейку или дождевик, бык все равно сердито мычал и, нагнув голову, кидался на него. В конце концов ухаживать за ним взялась бабка, а дед сидел дома и честил его самыми нехорошими словами.

Хозяином дедушка был никудышным. Избенка его всегда протекала, прясла забора стояли вкривь и вкось. Если он пахал огород, то борозды получались зигзагами, с бесчисленными огрехами. Дед Кузнецов не выдерживал и, ворча: «Ну, кино, штобы тебе целину доверить!», — сам брался за чипиги плуга. Если Хрусталик ехал за сеном, то его воз обязательно разваливался дорогой. А если привозил дрова, то они почему-то всегда оказывались или гнилыми, или такими корявыми и сучкастыми, что потом чурки невозможно было расколоть.

А вообще-то он был ласковым, добрым. Пока не приехал Славка, его нередко можно было видеть среди поселковой детворы. Летом он им советовал, как из доски сделать трамплин на речке, а зимой учил, как к санкам приделать руль, чтобы походило на аэросани. И сам непрочь был на них прокатиться.

Теперь дедушка всерьез готовился к войне с японцами: с ними у него были особые счеты. В гражданскую войну японцы заподозрили Лапина в связи с партизанами. Улик у-них никаких не было, но на всякий случай они выпороли его шомполами.

Пороли на лужайке, где теперь стояли наши дома. С тех пор к ней и прилипло название проклятого места. Японцы согнали сюда всех жителей поселка: стариков, детей и женщин. Лапина раздели донага, привязали к козлам. За то, что он укусил одного из солдат, когда его привязывали вожжами, Лапину добавили тридцать шомполов.

Полуживого, всего окровавленного, Лапина принесли домой на одеяле. Через полмесяца, оправившись, он ушел в партизаны. Но тот позор и унижение переживал до сих пор.

— Я, Шлава, никогда не забуду их шомполов, — жаловался дедушка Славке. — Я в гражданскую войну на них насмотрелся. На энтой станции они не только свиней переели, а и всех курей постреляли. Готовили мы тогда на них сильное наступление, хорошо бы по шее дали. Да, вишь ты, приказ вскорости вышел — не трогать япошек. Мол, тогда с Японией война может начаться. Так и ушли они от нас непобитыми. А сколько людям беды причинили! Не теперь с ними война будет сурьезная, истинный крест. Надо уговорить Петру Михайловича съездить в тайгу, посмотреть старые партизанские землянки. Поди совсем развалились, ремонтировать надо.

Дедушка снимал со стены старую берданку, принимаясь в который раз чистить изъеденный раковинами ствол.

— Патронов маловато, Шлава,— вздыхал он.— Взялись бы с Васькой, отлили бы мне пули. Был у меня хороший клып, да Кунюша летось стащил. Придумай, Хрусталик, что-нибудь, а уж пули мне отлей, будь ласка.

И дед шепеляво запевал под нос непонятную для нас песню:

В двенадцать часов по ночам

Из гроба встает барабанщик,

И ходит он взад и вперед,

И бьет он проворно тревогу.

«ТИХО, НЕ ШЕВЕЛИТЬСЯ!»

Клып — форму для отливки пуль — мы сделали из гипса. Но ни свинца, ни баббита найти не смогли. Славку осенила новая мысль — сделать паровую пушку. Где-то за баней он нашел трубу от паровозного штока, и они вдвоем с Генкой приволокли ее к нам во двор. Это была обыкновенная труба с отверстием в кулак и длиной метра в два. Второе отверстие было наглухо заварено.

— Вы знаете, как работает паровая машина?— с ходу ошарашил нас Славка.— С одной стороны в цилиндр напускают пару и он давит на поршень.

Славка взял палку и стал чертить по земле.

— Только пар этот не тот, что из самовара, а высокого давления. Вы же видели, какая в топке температура! Наливаем в трубу ковшик воды, а отверстие забиваем хорошим чурбаном. Разводим костер и кладем трубу в огонь. Вода закипит, а пару-то выйти некуда. Давление будет повышаться, повышаться и как бахнет! Давайте попробуем, а?

Мы налили в трубу воды, отпилили березовый чурбачок, плотно загнали в «ствол» и отправились в кусты.

— И я с вами,— заныл братишка.— Я тоже хочу стрелять чурбаном!