Молитвы перепутались у него в голове, и теперь они вырывались из его горла вместе с рыданиями. Может быть, злые духи, о которых рассказывал ему Грампи, и дьяволы, о которых говорили миссионеры, одно и то же. Может быть, им удастся схватить его раньше, чем он успеет добежать до пещеры, где устроил себе убежище. Вход в пещеру зиял непроглядной тьмой, и мальчик чуть дыша, ползком забрался внутрь, прижимая к себе печенье и яблоко и решая: чем именно, печеньем или яблоком, задобрит он преследователя?
Тяжелое дыхание приближалось, наконец преследователь остановился, обнюхал пепел у костра, который мальчик разводил накануне, чтобы согреться. Что-то влажное прикоснулось к ногам, потом к рукам. А когда мокрый язык лизнул его лицо, мальчик понял, что это была собака, просто обыкновенная собака, такая же, как и те, что бегали в резервации. Она жалобно скулила, жалась к нему, маленькая и костлявая, как и он, и такая же замерзшая и одинокая.
Что-то дрогнуло в груди ребенка, он обнял собаку, притянул к себе. Она тоже была бездомной и тоже хотела тепла. Мальчик крепко прижимался к ее телу, а она обнюхивала его рубашку. Осторожно засунув руку за пазуху, мальчик стал перебирать раскрошившиеся кусочки, не выпавшие по дороге лишь потому, что их держал ремешок его шортов. Да, это было настоящее печенье. Взяв одно, он разломил его пополам, дал одну половинку собаке, а вторую сунул себе в рот. Они съедят это печенье, разделив поровну. Мальчик собирался развести огонь в углу пещеры, он еще раньше собрал сухих щепок на случай, если вдруг пойдет дождь. А если уж огонь разгорится, то можно подкинуть и сырые дрова, они тоже будут гореть, а потом, когда сгорят, останутся тлеющие угли, сохраняющие тепло долгое время.
На второй день после несчастного случая с родителями мальчик наткнулся на настоящую пещеру, скрывавшуюся среди небольших зарослей, чудом сохранившихся во время лесного пожара лишь потому, что голые скалы между пещерой и озером заслонили собой этот кусочек земли. Здесь, в пещере, он мог развести огонь, у него был с собой коробок спичек, который он прихватил с разбившегося грузовика. Он все время держал его в кармане рубашки под свитером, чтобы спички были сухими.
Этому тоже научил его отец. «Всегда держи спички сухими, потому что сухой спичкой можно развести костер», – говорил он. Грампи же мог разжечь костер и без спичек. Иногда, чтобы доставить мальчику удовольствие, Грампи показывал, как это делается: он крутил в руках острую палочку быстро-быстро, так что глаза не успевали следить за ее движением, и вдруг появлялся дымок, а за ним искры, которые можно было раздуть в небольшое пламя, мерцавшее, как язык ящерицы, по сухим травинкам. Мальчик тоже иногда пытался подражать деду, но у него ничего не получалось, недоставало умения. Но даже Грампи пользовался спичками белых людей, когда имел возможность достать их, потому что со спичками разводить костер было куда легче.
Грампи говорил, что использование палочки для разведения огня вполне соответствовало его имени чернокожего. Отец выходил из себя, слыша слово «чернокожий».
– Не произноси ты этого слова, Кем, – говорил он. – У нас есть имя, как и у любой другой расы. Мы – аборигены. Понятно? Не чернокожие, не бунги, не негры, а аборигены. Научи его, как писать это слово, Мэри. И каждый вечер повторяй это слово по нескольку раз. Это будет самой лучшей молитвой.
Мальчик нараспев повторял: а-бо-ри-ген, а-бо-ри-ген, а сам в это время разводил костер. Сегодня ночью им обоим будет тепло, он уже понял, что этот щенок ничейный. Никто никогда не станет разыскивать его, теперь это его собака, и они будут делить поровну все, что сумеют отыскать. Еще раньше, когда они жили на ферме, у него была собака, ее звали Наджи, эту собаку он тоже назовет Наджи.
Мальчик смотрел на тлеющие поленья, и в памяти его всплывали те ночи, которые он проводил вместе с мамой, пока отец бывал в отъезде. Он вместе с другими скотоводами то отбирал скот на ферме, то выжигал клеймо, то перегонял лошадей на новые пастбища. Когда же, наконец, отец возвращался домой, мать подавала пищу, приготовленную на плите во дворе, потому что в хижине было слишком жарко. А как вкусно пахла эта еда! Даже теперь он ощущал эти приятные запахи. Сколько дней прошло с тех пор, когда он по-настоящему ел? Он посчитал на пальцах: не сегодня, не вчера, не позавчера. Значит, четыре дня тому назад, в полдень, они ели что-то очень вкусное: в тот день отец подстрелил дикую утку, а мама приготовила ее с картошкой, морковью и какой-то зеленью на той же печурке, которая стояла во дворе фермы и которую они взяли с собой, убегая оттуда. Они всегда располагались где-нибудь в лесу и пережидали там дневные часы, а ночью мчались на грузовике, опасаясь, как бы полиция не опознала их.
Значит, в пещере он уже третью ночь. На отвесной стене он сделал отметку кусочком белой глины. Прошло уже четыре дня и четыре ночи с того момента, как тяжелый фургон сшиб их грузовик с дороги и он разбился, ударившись о дерево. И хотя мальчик, потрясенный случившимся и охваченный паникой, снова и снова звал отца и маму, они так больше и не ответили ему. Тогда он выбрался из кузова, где обычно располагался на ночь и мог спокойно спать, пока они ехали.
