Полуночный Ангел - [57]

Наконец, выдержав достаточную паузу, лорд Боксли наклонился к сыну и ядовито поинтересовался:

– Ты что, потерял остатки разума? Твоя мать и Добсон? – Он поспешно огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто их разговор подслушать не может. – Какая наглость подумать такое о своей собственной матери! Хотя, учитывая, с кем ты водишь знакомство, стоит ли удивляться. Мы с графиней любили и уважали друг друга. Откровенно говоря, я нахожу твой вопрос не только оскорбительным, но и глупым.

– Уж не потому ли моя мать совершила самоубийство? Из-за твоей величайшей любви к ней? Или, может, она собиралась нанести тебе удар и бросить тебя?

– Нет! – В голосе лорда Боксли зазвенел гнев.

– Тогда почему ты упек ее в лечебницу для душевнобольных? – не отступал Хью.

Граф со стуком опустил бокал с бренди на стоящий рядом столик.

– Тебе отлично известно, что у меня не было выбора. Все доктора, которые осматривали ее, твердили одно и то же. После вторых родов твоей матерью овладела жесточайшая меланхолия. А затем в ее поведении проявились и суицидальные наклонности. Я должен был сделать это – ради ее же собственного блага.

– Можно подумать, ей это помогло! – Хью не сумел сдержать горечи. Воспоминания о том времени отдавались болью в его душе. Он помнил, как, вернувшись домой из частной школы на Рождество, застал свою мать в полном здравии. А шесть месяцев спустя узнал, что ее поместили в клинику, где она вскоре повесилась.

Хью заметил, как отец весь сжался, точно от сильнейшей боли, однако быстро сумел совладать со своими эмоциями.

– Я знаю, что предмет нашей беседы вызывает массу болезненных воспоминаний, но мне нужно кое-что узнать у тебя. Как у моей матери оказалась бриллиантовая брошь в виде бабочки?

– Тебе прекрасно известно, откуда она у нее, – недовольно фыркнул граф. – Эта вещь досталась мне по наследству от матери. Брошь эта старинная, она была сделана еще во времена королевы Елизаветы.

– Значит, ее подарил матери не Добсон?

– Разумеется, нет!

– Весьма любопытная вещица, не находишь?

– Украшение как украшение.

– Если эта брошь такая старинная, то она вполне могла иметь какое-то символическое значение, быть, например, частью нашего семейного герба. Вот только почему именно бабочка? Что бы это могло означать? Символ, кажется, не самый древний.

– Если бы ты соблаговолил в свое время быть более внимательным и слушать то, что я тебе рассказывал, ты бы помнил историю первого графа Боксли. Тот слыл большим дамским угодником и не считал нужным сдерживать свой пылкий, любвеобильный нрав, хотя, впрочем, во времена царствования Елизаветы подобное поведение и не считалось такой уж редкостью. Его увлечения были столь быстротечны, что королева презентовала ему свою брошь в виде бабочки, объясняя это тем, что он, подобно этой крылатой красавице, постоянно перелетает с одного цветка на другой и, не зная устали, дефлорирует всех юных прелестниц подряд без разбора, исключая, разумеется, саму королеву-девственницу.

Хью чуть улыбнулся, представив себе нравы, бытовавшие в ту куртуазную эпоху. Как это отличалось от того, что было принято во времена правления поборницы нравственности королевы Виктории.

– Скажи, а тебе известно, что у Тревора Добсона имеется бриллиантовая маска, в точности такая, как эта брошь?

– В самом деле? – Граф чуть насмешливо вскинул бровь, однако эта информация показалась ему не стоящей внимания.

– Он владеет клубом, который называется «Бриллиантовый лес», и там надевает на себя эту необычную маску.

Вот теперь глаза графа заинтересованно вспыхнули.

– Откуда тебе это известно?

– Я имел удовольствие побывать там. Однако я и предположить не мог, что о существовании этого клуба известно тебе.

– Я приложил немало сил, пытаясь закрыть его. Это пятно на репутации Лондона. – Боксли опасливо огляделся, а затем наклонился к Хью и прошептал: – Появление в подобных местах и тебе грозит потерей репутации.

– Это единственное, что тебя волнует, отец? Ты думаешь лишь о сохранении репутации? – Хью презрительно усмехнулся. – Сколько жизней ты положил на алтарь своего божества?

– Все еще злишься на меня из-за той гувернантки? – Боксли насмешливо вскинул брови.

Хью глухо рассмеялся.

– Ты даже не помнишь ее имени!

– Я действовал в твоих интересах, – ответил ему отец.

Хью нахмурился:

– Ты убил больного, чтобы излечить его болезнь. Ты хоть понимаешь это?

– Придет день, и ты скажешь мне спасибо за то, что я для тебя сделал. Странно, что ты не счел нужным поблагодарить меня до сих пор.

Хью, не сдержав своего гнева, с силой опустил кулак на стоявший между ними столик. Бокал лорда Боксли жалобно звякнул.

– Послушай меня, ты, упрямый старик, – прошипел Хью сквозь стиснутые зубы. – Я пришел сюда вовсе не затем, чтобы вспоминать то, что произошло тогда. Ты прекрасно знаешь, Что я об этом думаю. Я хочу лишь выяснить, что имел в виду Добсон, когда советовал мне поговорить с тобой.

– Не имею ни малейшего понятия! – Граф глубоко вдохнул и медленно выдохнул. – А что это за дело, которое ты расследуешь сейчас?

– Похищение. Мне надо разыскать пропавшую незаконнорожденную дочь графа Боумонта и актрисы Луизы Кэнфилд. Я полагал, что кто-то из друзей Добсона, входящих в небезызвестное тебе общество «ботаников», мог быть замешан в этом преступлении.