Полудница Акуля - [5]
Перестали голосить птицы, а там и ночь пришла. Уснул даже непоседа воробьишка, которого Ика назвала «нагленьким». Начали проглядывать на чистом небе звёзды. Сначала одна, за ней ещё одна.
Вышел мальчик на крылечко. Очень уж посвистеть ему захотелось. Один деревенский друг научил его свистеть, заложив два пальца в рот. Дело непростое и трудное. Начал он пробовать свистеть в доме, но ему Ика запретила, вот он и вышел на улицу. Глянул вверх, а там столько звёзд, что и не сосчитаешь, да все такие яркие. А некоторые звёзды будто попались в паутину паука Федьки по прозвищу Сломанная Лапа. И сам Федька сидит у своей сети — добычу ждёт. Ещё подкрадётся к звёздочке, запутает её, а потом слопает, и на одну звёздочку на небе станет меньше. Чтобы не переживать одному, позвал мальчик сестру. Вышла Ика, ахнула, взглянув на небо, и сказала:
— Здесь этих звёзд в сто раз больше, чем в городе, даже Млечный Путь видно, — и позвала маму.
Мама увидела звёзды, тоже ахнула и заявила, что в городе звёзды бледнее. И тут заметила спутник.
— Где? Где? — не поверили дети.
А потом и они разглядели, как далеко-далеко, высоко-высоко движется между звёздочек спутник. И сам он как звёздочка. Звёздочка-то звёздочка, но сделали её на Земле мастера, которые тоже были когда-то маленькими, а потом выросли, и вот на тебе, сотворили звёздочку. Смотрели на неё Ика и её брат до тех пор, пока не ушла эта звёздочка-спутник за старую грушу в саду деда Юры.
Пугало Игнат и Кто-то
Всё лето бессменно стоял на посту Игнат. Сторож Барбоска и тот находил время вздремнуть. В дождь забирался он в конуру и пережидал там непогоду. А Игнат стоял! Такая уж у него была служба — охранять жимолость и другие ягоды, чтобы их не обобрали птицы. Особенно скворцы. Как только начинала голубеть жимолость, они так и кружились возле кустов, будто другого места им не было. Кружились и дразнили Игната: «Чу-чело! Чу-чело!» Игнат не обижался: орут — значит боятся. Зато кусты жимолости шелестели: «Чучело ты наше ненаглядное!» Радовался Игнат и стоял недвижим. Вас бы так похвалили, и вы бы стояли.
Если скворцы наглели и подлетали к самой жимолости, Игнат подставлял под ветерок рукава своей рубахи, они начинали раскачиваться, и скворцы с криком разлетались. Боялись птицы, что Игнат просто затаился, а потом возьмёт да и замашет ручищами — жуть!
Разлетятся скворцы по другим садам-огородам, вроде бы отдохнуть можно, но Игнат зорко посматривает по сторонам. Вон кот Нестор Иванович неслышно прокрался в конец огорода. Кота опасаться нечего. Ни жимолость, ни иргу, ни клубнику он не клюёт, так что пусть себе бродит, да и скворцы его боятся. Недавно кот полез по старому тополю, в котором скворцы под своё гнездо дупло заняли, ох, что тут началось! Раскричались птицы на весь огород: «Разбойник! Бандит! Убирайся, пока жив!» Так что кот свой, хоть и лохматый. А вот за воробьями надо присматривать. Они, правда, со скворцами во вражде из-за скворечников — весной никак их поделить не могут, но и сами ягоду поклевать любят.
А вон сорока важно так по борозде переступает, будто гусь ей родня. Эта самая сорока тащила прошлой осенью какое-то семечко и уронила возле Игната. Стала его искать, а сыро кругом — осень же. Переступает сорока осторожно, лапы свои вымазать боится, клювом ковыряет.
— Что ищешь? — спросил Игнат.
Сорока не ответила и улетела. А нынешней весной взглянул Игнат на то место, где сорока рылась, а там что-то взошло. А что, непонятно. На картошку не похоже, на кукурузу — тем более. И не редиска это, не морковка.
День прошёл, второй, а оно растёт. Растёт и растёт. А что, если это пугало новое взошло? Вырастет — и снимут с поста Игната. Тогда хозяин не ему, Игнату, а молодому пугалу каждую весну новую рубаху надевать станет. О-хо-хо, хо-хо…
Обидно не обидно, а караул держать надо. Опять скворцы летят, про него, Игната, переговариваются: «Ушёл, кажется! Нет, стоит…» Хочется им ягодки, очень хочется. Они из своих тёплых стран с юга специально к Игнату в огород прилетели, чтобы жимолостью полакомиться. У них там она не растёт.
А другие птицы по весне зачем сюда летят? То журавли курлычут, то гуси перекликаются, а чаще дикие утки табунком над шляпой Игната проносятся. Про них надо будет у бабки полудницы узнать. Она всё-всё знает, всё — и ещё кое-что. А может, у девочки Лиды спросить, она же в школе учится.
Тут как раз полудница Акуля откуда-то выскочила. Спросил у нее Игнат про гусей-лебедей.
— На лягушках наших да головастиках откормиться хотят — вот и летят.
— У них на юге что, и лягушек нет? — удивился Игнат.
— Есть-то есть. Да разве там лягушки!.. Повздыхали Игнат и Акуля, пожалели птиц, которые на юге живут. Но всё равно, решил Игнат, к своей жимолости и ирге он их не подпустит, как бы они ни просились. И тут вспомнил Игнат про Этого Самого, который возле него вырос, и спросил у полудницы, не знает ли она, кто это такой?
Присела бабка, стала рассматривать росток, а Игнат говорит:
— Не пугало ли новое? Тянется вверх и тянется…
Поковыряла Акуля пальцами вокруг ростка и ответила загадочно:
— Эх, Игнат, Игнат!..
А что это значит? Наверное, его пожалела. Расспросить бы, да тут калитка стукнула, кто-то в огород входил, и Акуля шмыгнула в ботву. Хотя можно было и не прятаться, потому что это ученица Лида на тропинке показалась. Любила она, когда приезжала к деду, по огороду походить. А её и деда Юрия огород вот он — за дорожкой.
