Полуденные песни тритонов - [27]

Он медленно повернул голову, посмотрел на меня и спросил:

— Ну? Чего надо?

Веки у него были воспалены и полуопущены, в уголках глаз скопилась слизь. И дышал он через рот, как будто страдал аденоидами.

— Пек Зенай, — тихо произнес я, — курсант Пек Зенай, вернитесь, пожалуйста, с земли на небо.»

НО ПЕК НЕ ВЕРНУЛСЯ!

После этого спектакля меня еще несколько лет потом звали Пеком, я не пил спирт стаканами, предпочитая коньяк и водку, а еще белый ром, да и что касается слега, то просто ввиду отсутствия такового пристрастился к другим препаратам и снадобьям, чему в любом случае придется посвятить отдельный меморуинг, и явно, что не веселый, но вот что меня сейчас интересует, в этот самый момент, когда я увлеченно подглядываю за эксгибиционирующим на сцене парнишкой, одетым чуть ли не во все тот же серый свитер крупной кольчужной вязки, в котором он уже встречался нам несколькими главами раньше — под проливным июльским дождем, на одинокой, вечерней, плохо освещенной улице.

МЕНЯ ИНТЕРЕСУЕТ, ПРЕДПОЛАГАЕТ ЛИ ЭТОТ ПАРНИШКА, ЧТО С НИМ ПРОИЗОЙДЕТ.

И СТАЛ БЫ ОН СЕЙЧАС ИГРАТЬ ЭТОГО САМОГО ПЕКА, ЕСЛИ БЫ ЗНАЛ, ЧТО ДОЛГОЕ ВРЕМЯ БУДЕТ ЖИТЬ В ЕГО ШКУРЕ.

Мне трудно говорить за него, но отчего–то я думаю, что ДА, ничего бы не изменилось, ведь совпадения, которые предусматривает лукавый, просто так не бывают.

Ведь вполне вероятно, что тогда не было бы сегодняшнего меня и я не писал бы эту книгу, пытаясь вспомнить, что, как и когда действительно было.

А другой «я», без того давнего погружения в жизнь героя Стругацких, ее бы не писал.

Я вообще не знаю, чем он мог бы заниматься.

Может, бизнесом.

Может, экстремальными видами спорта, хотя литература есть и то, и то, ты бизнесмен тире частный предприниматель, и ты постоянно занят самым экстремальным видом спорта — письмом.

Будучи при этом отчасти эксгибиционистом, отчасти вуайеристом, как некогда был актером студенческого театра «Пилигрим», после разгона которого впервые попал в какие–то черные списки, что тоже сыграло свою роль.

Как и книги братьев Стругацких.

И многолетний алкоголизм.

И глотание таблеток горстями.

Все играет свою роль, недаром за это отвечает лукавый, хотя вот тут я не уверен — может, это кто–то другой?

Только Господь не имеет привычки раскрывать свои планы, поэтому — не знаю.

Как не знаю и того, что на самом деле случилось с Пеком Зенаем, когда ему приказали вернуться с земли на небо.

Но на самом деле: так вернулся я или нет?

17. Про то, как я был хиппи

Бывший хиппи Тортилла делает надгробные памятники. Или делал — мы не виделись уже несколько лет, еще с прошлого тысячелетия, когда то ли весной, то ли осенью встретились в троллейбусе.

Не зимой, не летом, что остается?

Правильно: либо весной, либо — осенью.

Так вот, мы встретились, заулыбались, а потом я его спросил:

— Ты чего делаешь, Тортилла?

И он гордо ответил:

— Надгробные памятники!

Я подумал, стоит ли занять у него денег, но потом вгляделся повнимательнее ему в глаза и решил, что все равно не даст.

А вот когда мы с ним были хиппи, то денег друг у друга не занимали — их просто не было, а когда они были, то считались общими. Наверное, это было единственным, что роднило нас с хиппи настоящими, «забугорными», про которых можно было иногда прочитать в какой–нибудь странной книжке или выловить строку из поэта Вознесенского:

НАМ ДОРОГУ УКАЖЕТ ХИППИ!

Само собой, что не просто какую–то дорогу из пункта А в пункт Б, а концептуальную, мировоззренческую, что называется,

THE WAY OF LIFE.

Проще говоря, кто–то шел в комсомол, а кто–то в хиппи, хотя со мной тут вообще было весело — обретаясь, как и положено по моим тогдашним годам, во Всесоюзном Ленинском Коммунистическом Союзе Молодежи, без чего мне никакого университета бы не светило, я одновременно был и ярым адептом flower power, таким вот «кабинетным» теоретиком «цветочного» движения, какими практически на девяносто процентов были все «хайрастые» молодые люди…

НО ВСЕ РАВНО:

если и писать об этом, то явно надо не так!

И не в Тортилле дело, пусть и дальше ваяет надгробные памятники.

И не в безумном Гилберте, который, напиваясь в те давние времена, орал хрипловатым и скрипучим голосом «дойчланд, дойчланд, юбер аллес!».

И не во всех нас, которые давно уже кто сед, кто лыс, а кто и просто смешался с землей.

Дело в дороге.

В пути.

В том самом

the way of life.

На самом деле мой земной хипповый путь занимал ровно месяц, с 26‑го июля 1972 года и до или 24‑го, или 25‑го августа.

Может, месяц и два дня.

А может, месяц без одного…

Кучка придурков села в поезд. Безбашенные вакации. Каникулы идиотов. Поезд шел в Москву. Идиоты пили вино и горланили песни. Smoke on the water, дальше не помню, выскакивает лишь слово то ли fly, то ли cry. Это из Deep Purple. Или вот это: you got to move, you got to motion… Уже из Rolling Stones. Бедные проводники, кое как распихавшие заснувшую пьяную ораву в каком–то вагонном депо, куда состав загнали на стоянку.

Кто–то из безбашенных порывался позже лечь спать чуть ли не у самой кремлевской стены.

Не дали менты, наверное, правильно и сделали.

У меня тогда были абсолютно дебильные джинсы, память о каком–то мифическом австралийском ковбое, с кожаной вставкой между ног, безумно натиравшей промежность.