Полуденная буря - [65]

Мужикам мы, понятное дело, имя Мак Кехты не называли. Слишком хорошо мне известно, какой отклик оно в людях вызывает. Сказали, беженка, случайно прибилась, больная. Жалко, дескать… Ни к чему лишние хлопоты. Сама она лежала в жару почти неживая, лопотала бессвязно на старшей речи. Хвала Сущему, кроме меня, ее слов никто не понимал, потому что командовала она боем против ас'кэн'э салэх, то бишь проклятых людей. Все не угомонится никак.

Но даже несмотря на бедственное положение феанни, бурчал кое-кто из арданов, вот тюкнуть бы топором в висок остроухую сволочь, крапивное семя, и — в скважину ее, да грязью забросать. Пришлось обронить невзначай, что Сотник родом из пригорян и очень не любит, когда его спутников, вольных или невольных, обижают. Мужики побурчали, косясь на мечи Мак Кехты — все решили, что это Глана, — и замолкли.

Он ничего не сказал, но оружие себе взять даже на время наотрез отказался. Упражнялся по вечерам с дротиком, который неизвестно как в лесу добыл.

Гелка сразу потребовала к котлу ее приставить. Сказала, эти мужчины, дай им волю, уморят друг друга бурдой всякой. Кто бы возражал! Вот и куховарила она. Да так всем понравилось, что у некоторых арданов аж щеки круглеть начали. А кроме поварских дел, ухаживала она за беспомощной Мак Кехтой, как за грудным младенцем. Я кое-каких травок насобирал — дягиля и девясила. Вместе с сушеной малиной, запас которой у нас еще не вышел, они жар феанни утихомирили. Чистотела не оказалось, но я еще с Аен Махи пучок листьев будры прихватил. Сердечком листики, а с краю будто мышь обгрызла, волнистые. Я их нарезал мелко и закипятил. Очень неплохое средство оказалось против волдырей — зуд унимает, а где кожа лопнула, там ранка быстрее заживает.

А свободное от лечения Мак Кехты время я с Ойхоном проводил. Он рудознатец ничего, толковый, но только под землей никогда не был, тонкостей горного дела не знал. А потому вопросов у него ко мне, восемь лет в рассечке кайлом отмахавшему, уйма накопилась.

Так и провели почти седмицу.

Феанни уже выздоравливать начала. Сидела на постели из елового лапника, что мы в шалаше ей соорудили, пробовала ходить.

И вот вечером у костра, после ужина, арданы начали вспоминать житье-бытье до похода в Лесогорье. Один из мужиков, Рагд вроде бы, похвалился, что ходил с Экхардом в долину Звонкой против остроушьих замков воевать:

— Ух, и жаркое дело было! Еще Мак Дрейна мы с налету взяли, а вот Мак Кехтин замок… Ох, и дрались остроухие!

Я опасливо покосился в сторону шалаша, где феанни. Не слышит ли? С нее станется вскочить и за оружие схватиться.

— Что ты головой вертишь, — оскалил прокуренные зубы второй ардан, Брул. Ойхон часто хвалил его за то, как ловко управляется этот кряжистый мужик с качелькой, не абы как раскачивался, а ритм строгий держал. — Думаешь, твоя ведьма порченая услышит? Так мы ее не боимся. Так и знай.

— Не таких, как она, заставляли кровушкой умыться, — поддержал приятеля Рагд.

— Соображаешь, что городишь? — осадил его первый помощник Ойхона, Дирек по кличке Жучок, румяный, улыбчивый, с оберегом от бэньши на шее. Эх, брат-ардан, повстречал бы ты бэньши, как мы, помог бы амулетик твой? — Это ж баба. Остроухая, а всё ж баба. С кем воевать собрался?

— Да ладно тебе, — отмахнулся от Жучка Рагд. — Тоже мне, защитник выискался.

Третий работяга, чьего имени я так и не запомнил, мрачно кивнул, буркнув что-то под нос. Дирек горько вздохнул и отвернулся.

— Знаешь, что у нас в войске с такими защитничками делали? — не унялся Рагд. — Капитан Эван так говорил…

— Кто?!

— Капитан Эван. Он в последнюю войну капитаном конных егерей был. Ох и рубака!

Знаю.

Я не увидел в темноте, а скорее почувствовал, как напрягся Сотник.

— Никому спуску не давал. Говорил, остроуший подпевала — хуже остроухого. Потому как второго по ушам да по глазам косым отличить от доброго человека можно, а первого поди распознай. Он, как находил такого, кто шибко нелюдей жалеет, тотчас плетей, да с оттягом… Любил размяться.

Верно. Видел я.

— Это я тебе, Жучок, нарочно толкую. Чтоб ты понял, не все жалельщиков любят… Да. Жалко Эвана. Сгинул где-то на северах. И где его могилка, никто не узнает никогда.

Я смолчал потому, что Глан молчал тоже. Видно, неприятно ему вспоминать о братоубийстве. А может, и вообще о таком брате вспоминать не слишком приятно?

— Эх, а как-то раз… — Рагд даже рукой взмахнул от воодушевления.

— Всё. Спать, — оборвал Ойхон. — Завтра с утра инструмент собирать. На новое место переезжаем. Или забыли?

— Какое такое новое место?! — возмутился Брул. — А домой? Я женку второй месяц не мял! Где ж тут в лесу бабу сыщешь? А если и приходят, так остроухие полуживые и девки-малолетки…

Что б он еще наговорил, неизвестно, но Рагд властно взял его за рукав и увел за пределы освещенного костром круга.

— А ведь и я Эвана знал, — вдруг проговорил Ойхон, ковыряя палочкой угли. — Дружили, можно сказать…

Отблески прогорающего костра подсветили его светло-русые кудри, схваченные на лбу, по всегдашней моде мастеровых и рудознатцев, цветастой тесемкой. Вздернутый нос придавал лицу что-то мальчишеское — озорное и вместе с тем уязвимое, душевно ранимое. А сколько ему на самом деле? Лет двадцать пять — двадцать шесть? В младшие братья мне годится.