Полтавское сражение. И грянул бой - [208]

— Сохрани нас Бог от этого! — перекрестился Гилленкрок. — Но если такая беда случится, русские станут влачить вашу особу с триумфом по России и вынудят вас заключить со Швецией мир на унизительных для нее условиях.

— Швеция не обязана будет соблюдать условия, которые я буду вынужден принять насильно, — парировал Карл.

— Вы сами, ваше величество, не предадите себя такому бесчестью и не заставите своих верных подданных нарушать обещания, данные их королем даже вследствие насилия, — сказал Гилленкрок.

Не зная, что возразить, Карл махнул рукой:

— Господа, оставьте меня в покое, — и велел драбантам занести носилки с ним в палатку.

— Черта с два, — зло буркнул генерал Крейц и, оттолкнув стоявшего у входа в палатку часового, шагнул внутрь.

Разговор продолжался всего несколько минут. То ли доводы Крейца показались королю более убедительными, чем Левенгаупта и Гилленкрока, то ли он решил, что предназначенную для истории роль он уже сыграл, но появившийся из палатки Крейц громко объявил:

— Господа, король согласен оставить армию и переправиться через Днепр.

Носилки с Карлом были доставлены к его коляске на берегу Днепра, к которой заранее были подогнаны две скрепленные между собой лодки. Передние колеса коляски были помещены в одну лодку, задние — в другую, места гребцов в них заняли двенадцать драбантов. Прежде чем отдать последние распоряжения, король решил проститься с находившимися поблизости солдатами и офицерами, и с прискорбием обнаружил, что его персона мало кого из них интересует, а его слова попросту пропускаются мимо ушей.

Достигнув берега Днепра и не получив еще никаких распоряжений, войска начали переправу самостоятельно, не обращая внимания на звучавшие кое-где приказы офицеров, пытавшихся придать организованность этому стихийному процессу. Солдаты ломали повозки с ранеными, сколачивали из досок легкие плотики и пускались на них в плавание к другому берегу, их товарищи использовали для тех же целей колеса повозок.

Но большинство солдат были заняты сколачиванием и связыванием тяжелых, громоздких плотов из доставленных запорожцами бревен, однако для этого у них не хватало ни веревок, ни цепей, ни нужной толщины проволоки и необходимой длины гвоздей. Кое-как скрепленные на скорую руку бревна расползались от ударов волн на первых минутах плавания, и тогда реку начинали оглашать крики тонущих людей. У нескольких добротно сработанных плотниками-саперами по приказу Гилленкрока паромов, предназначенных для переправы личной охраны Карла — оставшихся в живых драбантов, 1100 гвардейцев и польских гусар графа Понятовского — шли потасовки их охраны с рвущимися к паромам солдатами.

Положение переправлявшихся шведов было бы еще печальнее, если бы на помощь им не пришли запорожцы. Верные союзническому долгу и боевому братству, они не могли бросить в беде тех, с кем совсем недавно сражались и умирали под Соколками. Тогда на левом берегу Ворсклы в ожесточенном бою сошлись семь тысяч драгун русского генерал-лейтенанта Ренне и сводный отряд шведского генерал-лейтенанта Крузе, состоявший из 2730 кирасир короля Карла, 500 казаков-мазепинцев и трех тысяч сечевиков под началом кошевого Гордиенко. Русские были разбиты и отступили, потеряв четыреста человек убитыми и свыше тысячи ранеными, но и шведы с казаками оставили на поле сражения 290 своих убитых и раненых.

Привычные к подобного рода переправам, знавшие на Днепре у Переволочны все омуты и водовороты, запорожцы легко и без каких-либо хлопот и затруднений переплывали реку, держась одной рукой за гриву коня, а другую с узлом, где была одежда, оружие и рог с порохом, подняв над головой. Трагическое положение союзников заставило их переправляться по-другому. Перед тем, как пуститься с конем вплавь, запорожцы закрепляли на бревне или легком плотике один конец веревки, второй брали себе в зубы и лишь тогда начинали переправу. И теперь на реке, насколько это позволяла рассмотреть сгущавшаяся тьма, Карл видел десятки бревен и плотиков с пятью-шестью ухватившимися за них шведскими солдатами, которые тащили к противоположному берегу два-три державшихся за конские гривы запорожца со своими концами веревок в зубах.

Генералы были правы — его армия не собиралась воевать за своего короля, она была занята собственным спасением, не позаботившись даже выслать сторожевых дозоров в направлении гряды холмов, откуда скорее всего могла появиться русская погоня.

Проследив, чтобы в лодки были погружены его любимый серебряный сервиз, с которым он не расставался и в походах, и та часть саксонской контрибуции, которую он держал не в лагере, а в обозе, Карл обратился к стоявшим на берегу генералам и полковникам:

— Генерал Левенгаупт, вы назначаетесь командующим оставляемой мной из-за ранения армии. Приказываю вам сохранить ее в целости и увести в татарскую степь к нашему союзнику крымскому хану. Да поможет вам Бог.

Левенгаупт поклонился королю, поцеловал ему руку, и лодки с каретой поплыли к противоположному берегу, где были встречены Мазепой и Орликом.

— Сколько с вами казаков, господин гетман? — без лишних предисловий поинтересовался Карл.