Польская фэнтези - [56]

Философские доктрины, придуманные покрытыми потом высокими лбами, все как одна доказывавшие существо-рание Бога, были для Квайдана чистой абстракцией. Либо он их не понимал, либо они его не убеждали. Ему нужна была конкретность, так как всю свою солдатскую жизнь он твердо ступал по земле. Совершенно неожиданно нужную мысль подсказал ему лохматый пьяница, вероятно, спятивший с ума философ. Это случилось в придорожном доме у тракта, ведшего на Барден.

— Ты ищешь... ик... Милосердного Бога, да? — спросил пьяница, когда Квайдан поведал ему о своих кровавых делах и неожиданном обращении. У пьяницы были красные глаза и нос и затруднения с ясной формулировкой мыслей.

— Вот именно, — ответил Квайдан.

— Ты ищешь Бога... Прощающего Преступления?

— Верно.

— По-моему... ик... Его существование можно доказывать только опосредованно. Ведь ежели существует абсолютное добро... то должно иметься и абсолютное зло... По принципу равновесия противоположностей... — В этот момент пьяный философ с невероятной силой схватил рыцаря за руку, сквозь туман, клубящийся в его глазах, пробились искорки осмысленности. — Поищи Изверга, Квайдан! Поищи Творца Пустыни! Если василиск, этот наместник ада на земле, не просто легенда, выдуманная слабаками для еще более слабых духом... то и Бог существовать должен.

Так оно и началось.

Под утро Квайдану приснились выколотые глаза. Он не знал, что может означать этот сон.

Он скатал палатку и отправился дальше. В полдень заметил вдалеке двух конников, направлявшихся в сторону замка Кальтерн. Через спину лошади у одного была перекинута беспомощная фигура. Кажется, женская. Квайдан никогда не был поборником рыцарских странствований и свершения великих дел, например, из-за любви. Он по-настоящему вообще никогда не любил ни одной женщины. Конечно, порой вступал в единоборство, прицепив к острию пики надушенный носовой платок, но рассматривал это больше как неизбежное зло исполняемого им ритуала, нежели романтический поступок. Поэтому не поспешил на помощь женщине, скорее всего похищенной.

Он думал о василиске. Легенда гласила, что это был наместник дьявола на земле, чудовище с испепеляющим взглядом, что-то вроде четырехногого петуха с ядовитым гребнем и желтым оперением, огромными игольчатыми крыльями и хвостом змеи, оканчивающимся каким-то крючком или второй петушиной головой. Его убийственный взгляд не делал исключения ни для кого и ни для чего: испепелял издалека с одинаковым эффектом людей, животных, растения, камни. Его называли Творцом Пустыни, и была это пустыня необычная, пепельно-серая. Единственной защитой от пронизывающего взгляда чудища было якобы зеркало. У Квайдана была даже мысль заказать себе у стеклодува латы, выдутые из стекла. Для этого нужен был мастер с дай боже какими легкими! Потом он понял, что ему, вообще-то говоря, уже и жить не хочется, и если василиск его испепелит, то его блужданиям придет конец. Смерть была бы для Квайдана свершением и... пониманием.

Однако трудно себе представить, каким образом удалось описать такое чудище. Ведь никто из оставшихся в живых василиска не видел.

В соответствии с указаниями старых карт, которые он приобрел в Бардене, Серая Пустыня должна была располагаться на севере, на территориях, издревле не посещавшихся путешественниками. Последним человеческим жильем на границе пустынных территорий мог быть замок Кальтерн. Купцы, отправлявшиеся в богатые края Гонг, обходили пустыню с запада, а потом на зафрахтованных кораблях плыли вдоль берегов Мертвого моря.

Квайдан ехал много дней, порой и ночей. Стоило ему заснуть, как перед глазами измученной души являлась изувеченная девочка. Она стояла и молча глядела на него. Проснувшись, он видел только бескрайние вересковья.

Но однажды вересковья резко оборвались, словно кто-то назначил им непересекаемую границу. Пустыня раскинулась до самого горизонта — это был истинный океан пепла.

— Серая Пустыня непрестанно увеличивается, — проговорил кто-то за спиной у Квайдана.

Рыцарь резко обернулся в седле, одновременно заученным движением схватившись за меч, и увидел старца с изборожденным морщинами лицом, обрамленным бородой, длинной, как бессонная ночь, как медленное умирание, как перечень преступлений и любовниц Беспалого Сорма.

— Кто ты? — спросил Квайдан.

— Старый человек, на которого не хочет взглянуть даже Творец Пустыни.

— Как так?

— Когда-то я искал здесь смерти, но не нашел. Видишь, юноша, василиск всегда у нас что-то отнимает, но никогда ничего не дает. Отнимает самое ценное. Понимаешь?

— Так, значит, Творец Пустыни — не легенда? Он действительно существует?!

— Ты ищешь славы и пытаешься его уничтожить, верно?

— Я хочу услышать Голос Бога. Кто-то мне сказал, что если существует абсолютное зло, то должно существовать и абсолютное добро...

— Глупый ты человек, коли ищешь Бога в Серой Пустыне. Василиск — и не добро, и не зло. Его суть — отнятие, как суть рыцаря — убиение, а стариков — умирание.

— Ты жив, — съехидничал Квайдан.

— Творец Пустыни отнял у меня смерть...

— Ты — бессмертен?!

— Спроси меня об этом через сто лет, — горько усмехнулся старик. — А теперь — уходи отсюда, пока в тебе еще теплится надежда. Василиск может ее у тебя отнять...