Польша в советском блоке: от «оттепели» к краху режима - [24]

Министерство высшего образования постановило исключить из числа студентов двух, по его мнению, наиболее активных «командосов»: А. Михника и Г. Шляйфера. Это в свою очередь вызвало возмущение студенческого сообщества Варшавского университета, которое 8 марта собралось на митинг протеста, разогнанный милицией. После этого начались волнения и забастовки во всех крупных городах Польши.

Польский историк Е. Эйслер подметил, что среди 2725 задержанных участников волнений было всего около 600 студентов, зато 937 рабочих[141]. В свою очередь исследователь М. Заремба обратил внимание на то, что все задержанные рабочие были молодыми людьми — не старше тридцати лет[142]. Это наводит на мысль, что события марта 1968 г. по сути были бунтом молодежи против косной системы. Новое поколение поляков в отличие от людей старшего возраста не склонно было сравнивать окружающую действительность с довоенным временем, поэтому оставалось глухо к риторике власти, пропагандировавшей успехи Народной Польши. Молодежь имела перед глазами пример западных стран, где значительно более высокий жизненный уровень сочетался с широкой демократией. Именно это стало для нее ориентиром, а не умозрительный коммунизм официальной пропаганды.

Власти же восприняли внезапный общественный взрыв как следствие подрывной работы опальных «пулавян» (теперь квалифицировавшихся как «сионисты»), желавших вернуть себе утраченное влияние. Основная тяжесть обвинений возлагалась на «политических банкротов» Р. Замбровского и С. Сташевского. В связи с этим под наблюдение МВД были взяты и некоторые другие бывшие функционеры еврейского происхождения: А. Альстер, Я. Берман, А. Фейгин, В. Комар, М. Метковский, Р. Ромковский[143]. С партийных трибун и страниц прессы также клеймились как «ревизионисты»: фрондирующий философ Л. Колаковский (исключенный из ПОРП в 1966 г.); редактор издательства «Книга и просвещение» О. Шехтер (отец А. Михника); профессора Варшавского университета Б. Бачко, В. Брус и З. Бауман; актриса А. Стейнсбергова; оппозиционный писатель П. Ясеница; поэт А. Слонимский; католический публицист С. Киселевский. Другими словами, смешивались без разбора все, кто так или иначе вызывал раздражение у властей. В прессе была развернута кампания по очернению бунтующей молодежи; газеты публиковали списки наиболее активных студенческих оппозиционеров еврейского происхождения, выдавая их за главных виновников создавшейся ситуации. При этом журналисты не останавливались перед фальсификациями. Например, в перечне вдохновителей студенческого движения, опубликованном 11 марта «Трибуной люду» и «Словом повшехным» (органом ПАКС), встречались фамилии А. Замбровского, К. Вэрфеля и М. Альстера (детей соответственно Р. Замбровского, Р. Вэрфеля и А. Альстера), хотя они вовсе не стояли у истоков акций протеста[144]. «Командосов» — зачинателей движения — именовали «банановой молодежью», подчеркивая высокое социальное происхождение некоторых из них.

Одновременно «партизаны» развернули кампанию по пропаганде своих взглядов. В 1967–1968 гг. увидел свет ряд книг начальника III департамента МВД (занимавшегося борьбой с антигосударственной деятельностью) Тадеуша Валихновского о сионизме и его роли в новейшей истории Польши. Основной мыслью этих произведений было то, что сионисты вкупе с ФРГ неустанно плетут интриги против Народной Польши. Объединение этих еще недавно несовместимых явлений принадлежало к одному из наиболее оригинальных теоретических нововведений «партизан».

Сам Гомулка, хотя и старался дистанцироваться от антисемитизма, тоже поддался общему настроению аппаратчиков среднего звена, требовавших расчета с «еврейскими кадрами», и на совещании в ЦК 26 марта 1968 г. вдруг заявил, что истинной причиной его снятия с поста генерального секретаря в 1948 г. была попытка изменить руководящий состав Министерства общественной безопасности, где всё начальство составляли евреи. Поэтому нынешние выступления «всяких Замбровских, Сташевских и Бачек» он охарактеризовал как попытку вернуться во власть. Кроме того, Гомулка заявил, что из одиннадцати человек, готовивших митинг 8 марта, десять были евреями, и лишь один — поляком[145]. Источником такой информации (сразу скажем — ложной) являлось, несомненно, МВД, руководимое М. Мочаром. А потому не приходится удивляться, что первый секретарь видел в мартовских волнениях заговор бывших «пулавян», перекрасившихся в сионистов. Министр внутренних дел ловко манипулировал настроениями партийного лидера, чтобы его руками расчистить дорогу для своих приверженцев в партийных низах.

Деятели идеологического фронта (например, А. Верблян) теперь обвиняли старую когорту коммунистов еврейского происхождения в недооценке роли борьбы поляков за независимость, в «люксембургизме» (т. е. пренебрежении национальной проблематикой в угоду классовой) и в изобретении теории о правонационалистическом уклоне. В принципе, все эти положения (кроме правонационалистического уклона) отражали позицию Гомулки в 1940-е гг., когда он также упрекал КПП и СДКПиЛ[146]в забвении национальных традиций польского народа. Новым был перенос акцентов с партий как таковых на их еврейскую часть.