Половодье - [2]

А тут несчастье — мать умерла.

Недавно построенный дом высился на краю Заливановки, как деревянный терем, да радости в нем не было: сам Иванов пил и гонялся за сыном — колошматил за то, что Заусенец бросил школу. Колька надеялся, что скоро в армию заберут, но медики нашли у него плоскостопие. Пришлось садиться за рычаги отцовского бульдозера, напересменок. Но у отца бульдозер работал, как часики, а у сына все какая-нибудь мелочовка мешала. «Заусенец на поршнях», — объяснял Колька причину частых остановок машины…

Сейчас Колька деловито распутывал веревку с якорем-кошкой. По протоке несло три бревна. Течение ворочало их, переводило от одного берега к другому, наталкивало бревно на бревно, сминая, стесывая кору.

— Не унесешь! — Добытчик метнул якорь в переднее бревно. — Такое добро, да мимо нас!

Кошка вцепилась стальными зубьями в сосновую кору. Заусенец потащил бревно к берегу. И тут второе огромное бревно ударило со всего хода по заарканенному. Заусенца рвануло, он свалился в воду. Его подхватило и понесло течение.

— А-а-а!..

Антон кинулся за дружком. Догнал Кольку, опередил его, поймался за куст одной рукой, другую подал ему. Тот успел схватиться. Но подтянуть Кольку к берегу оказалось не так-то просто. Заусенец держал веревку, натянувшуюся струной.

— Брось веревку!

— Тяни!

— Брось, говорю!

— Мой якорь! — выплевывал воду Заусенец. — Веревка!

Куст под левой рукой стал подаваться, ноги подкашивались, и жилы на правой руке заныли. А дружок все не отпускал веревку.

— Обоих унесет! — крикнул Антон. — Бросай!

Заусенец всхлипнул и отпустил веревку. Антон выволок его на траву и упал рядом. Взъяренный Бельчик унесся по берегу за бревнами.

— Эх… такой… якорь!.. — ныл Заусенец. — Сам ковал… И веревка — альпинистская… Отец убьет… И-ы-ых!..

— Чего не веселы, молодцы? — остановил причитания снисходительно-веселый голос.

Антон и Заусенец вскочили. К ним приближался Георгий Сивобородов, проще Гоха. Предводитель заливановских парней шагал в окружении верных дружков: Кости Сохатого, Мишки Эфиопа и Витьки Мастерюги. На дружков любо-дорого было смотреть, но Гоха отличался от всех в Заливановке своим положением: возил председателя Горюшкинского райисполкома.

А дружки перебивались кто как — случайным приработком. «Отслужим в армии, тогда за ум возьмемся».

Надо уголь привезти: пожалуйста, к вашим услугам и машина, и шофер, и грузчики. Решило товарищество пенсионеров огородить часть лугов над Иркоем под садоводство, Гоха тут же с парнями нанялся забор мастерить. Да еще в надежде на выкуп загнали в загородь жеребчика, сбежавшего от гуртовщиков, которые гнали скот на мясокомбинат.

И сейчас парни не зря, конечно, собрались вместе в такую рань, — задумали очередную коммерцию. Настроение — боевое, шуточки направо-налево:

— В моржи записались, ребятишки? Заусенец первым, Мысля — опосля?

Антон и Колька жалко улыбнулись. Они выглядели чучелами рядом с парнями в непромокаемых куртках и резиновых сапогах с отогнутыми голяшками.

— Якорь упустил вместе с веревкой, — мотнул мокрым козырьком Заусенец. — Чем бревна теперь ловить?

— Завтра они сами к тебе поплывут, — сказал Гоха, щуря по обыкновению один глаз. — Такой вал подойдет к утру — всю Заливаниху снабдит дровами. Только успевай… Давайте с нами, молодцы, — неожиданно предложил он.

Антон помедлил с ответом.

— А вдруг Иркой сильно разольется?

— Будешь контачить с нами, не пропадешь! — Гоха одернул куртку, взблеснувшую медными клепками и застежками. — Общий сбор завтра в шесть часов ноль-ноль минут на свалке — с бульдозером, канатами, баграми — у кого что найдется…

Парни зашагали вдоль берега, разгоняя туман литыми плечами.

Антон ощутил холод своей мокрой одежды и передернулся. Заусенец расценил это по-своему.

— Ты не ковряжься! — зашептал он. — Куда против Гохи попрешь?

— А я и не думаю против…

До смерти отца все хорошо было в семье Ковалевых. Павел Максимович считался лучшим плотогоном в своей сплавной конторе. Павел Ковалев мог бы стать и старшим на сплаву, сидеть в иркойской конторе за большим столом и распоряжаться плотовщиками: лесотехнический техникум окончил между сплавными делами. Но молод он был еще, любил тайгу и нравилось ему гонять зыбкие пахучие плоты с верховьев Иркоя.

Антон же зайчишкой бежал на верхнюю перемычку в назначенный день, чтобы встретить отца. Здесь, в начале большой петли Иркоя, был отстойный последний пункт сплавщиков. Посуху до Заливановки рукой подать, а сплавом по воде — полдня ходу. И усталые плотогоны причаливали к берегу в спокойном заливе, чтобы отдохнуть и назавтра осторожно пройти заливановскую петлю, и лихо пристать к причальной стенке сплавной конторы. Позор плотогону, который провел плот через сотню опасностей, но посадил свою связку на местной шивере! Поэтому сплавщики не торопились домой. Они ночевали у костров, подтягивали вязи, подбивали скобы и сами набирались сил для последнего перехода.

Антон издали узнавал горбливую фигуру отца над передним веслом-правилом. Забегал в воду, ловил пеньковый конец с петлей и накидывал его на отшлифованный столбик. Потом попадал в захватистые объятия отца, притирал свою щеку к подбородку отца, не мягче коры.