Полоса точного приземления - [39]
- Кто? Да все! От Генерального, для него же всякая задержка - нож острый, до ученика моториста, ему расчехлять, а потом снова зачехлять, - это все равно как каторжнику: сначала яму вырыть, а потом засыпать; бессмысленный труд - хуже нет наказания…
- Так что же я, по-твоему, должен делать?
- Не знаю, Алексаныч. Не знаю… Но уж, во всяком случае, не тянуть резину. Не бодать каменную стенку головой. Не пытаться делать то, чего ты делать не в силах.
- Иначе говоря списываться? Уходить с летной работы? Рано это мне. В неполных-то сорок девять! Вот Володя… - Белосельский назвал фамилию своего старого друга, летчика знаменитого, как вне летной корпорации, так и, что случается не так уж часто, внутри ее. - Володя лет на пять меня старше, а летает! И в ус себе не дует.
- Володя - другое дело. Он из портовых грузчиков. Здоровущий. Ему сто лет сносу не будет. Не бери пример исключительный.
- Ладно. Не буду… А мне, неисключительному, выходит, списываться? Так?..
- Возьми пока отпуск по болезни. Пообследуйся. Может быть, наладится… Хотя, вообще-то говоря, ты ведь уже четвертый десяток лет летаешь.
- Да при чем тут сколько лет?.. Очень уж противная эта позиция: бывший летчик! Так сказать, экс… Посмотри на наших бывших - не вдохновляющее зрелище… Возьми хотя бы… - Белосельский назвал летчика, успевшего немало полетать, причем полетать очень неплохо. Списан с летной работы он был в самом, что называется, цветущем возрасте по болезни - язва желудка. Правда, со стороны казалось, что он здоров, как бык: бронзово загорелый, без малейших признаков язвенной истощенности, но и не излишне полный, с твердой воинской походкой («Смолоду учили: полный отмах - от пряжки до отказа!»), он производил впечатление, кратко сформулированное аэродромными дамами:
- Орел! Нет, правда же, настоящий орел!
Не упускал «орел» случая и выпить: глушил водочку так, будто располагал не одним больным желудком, а двумя здоровыми.
Но - не летал…
- А что? - заметил Федько. - Он прав. Вернее, те правы, кто его списал. Не сам же он на это напросился… Лучше вот так, в расцвете сил, уйти. Как Нароков говорит, оставить ринг непобитым, чем тянуть до предела. И за пределы… И все равно летать хуже, чем раньше. Хуже, чем от тебя ждут!.. Это, наверное, самое главное: чем от тебя ждут!.. Всем наплевать, как ты летал тридцать лет - интересуются, как ты летаешь сегодня. Сегодня!.. Хрупкая эта штука, наша репутация, Алексаныч. Зарабатываешь ее горбом многие годы, а спустить можешь в один момент…
- Ладно, - резюмировал Белосельский. - Попробую подлечиться. А насчет того, чтобы работу бросить… Противоестественно это самому так вопрос ставить! На самоубийство похоже. А самоубийство - грех великий, по любому вероисповеданию грех… Поговорю с Мартынычем, пусть на «девятку» мне дублера назначит, чтобы, в случае чего, меня подменял. Ты как сейчас, загружен? Не возьмешься?
- А почему обязательно я?
- Хочется кого-нибудь понадежнее… А потом: «Лучше ты, чем кто-нибудь другой», как сказал француз, застав жену в постели со своим лучшим другом.
Эта не бог весть какого класса острота порадовала Федько. Острит - значит держится. Или по крайней мере хотя бы остается самим собой. Тоже существенно!
Федько назначили дублером на «девятку», но - удивительное дело, - как только Белосельский почувствовал, что его нездоровье, буде таковое случится, к срыву полета не приведет, давление у него почти утихомирилось. Во всяком случае, воспользоваться услугами дублера пришлось всего раза два.
- Видать, психогенное оно, ваше давленьице, Петр Александрович. В чистом виде психогенное, - приговаривал доктор, записывая в журнал разрешение на очередной полет.
Однако позднее комментировал Литвинову ход дел значительно менее оптимистично:
- В этом тоже хорошего мало, в психогенном. Подразболтана, значит, у него сосудистая система, если так легко на все реагирует. Раньше-то ведь не было этого!.. Посмотрим, посмотрим…
Назавтра после трудного полета с неработающим (или, если хотите, работающим так, что им было невозможно пользоваться) «Окном» Литвинов пришел на стоянку. И увидел ту же картину, которую оставил вчера: зияющий снятыми люками и раскрытыми створками, опутанный проводами контрольной аппаратуры, окруженный стремянками, как строящийся дом лесами, - в таком виде уныло стоял самолет. Даже народу вокруг него стало вроде бы меньше, чем было накануне: только два или три техника с безнадежно скучными лицами делали, явно далеко уже не в первый раз, какие-то контрольные замеры.
Весь мозговой трест вавиловского КБ набился в тесную мастерскую. Когда Литвинов вошел и поздоровался, ему ответили непривычно хмуро.
- Ну, что же все-таки нашли? - спросил Марат. Он почувствовал, что появился не очень вовремя, но ретироваться, не сказав ни слова, было бы совсем уж неудобно.
- В том-то и дело, Марат Семенович, что ничего не нашли. Ничего. Понимаете, станция исправна. Все в норме! Ни к чему не придерешься, - раздраженно ответил Маслов, инженер вавиловского КБ, редко покидавший конструкторский зал, но сейчас тоже приехавший на аэродром. Одно это свидетельствовало о том, что положение признано серьезным и дана команда «свистать всех наверх».
Автор этой книги — летчик-испытатель. Герой Советского Союза, писатель Марк Лазаревич Галлай. Впервые он поднялся в воздух на учебном самолете более пятидесяти лет назад. И с тех пор его жизнь накрепко связана с авиацией. Авиация стала главной темой его произведений. В этой книге рассказывается о жизни и подвигах легендарного советского авиатора Валерия Павловича Чкалова.
Легендарный летчик Марк Лазаревич Галлай не только во время первого же фашистского налета на Москву сбил вражеский бомбардировщик, не только лично испытал и освоил 125 типов самолетов (по его собственному выражению, «настоящий летчик-испытатель должен свободно летать на всем, что только может летать, и с некоторым трудом на том, что летать не может»), но и готовил к полету в космос первых космонавтов («гагаринскую шестерку»), был ученым, доктором технических наук, профессором. Читая его книгу воспоминаний о войне, о суровых буднях летчика-испытателя, понимаешь, какую насыщенную, необычную жизнь прожил этот человек, как ярко мог он запечатлеть документальные факты, ценнейшие для истории отечественной авиации, создать запоминающиеся художественные образы, характеры.
Яркие, самобытные образы космонавтов, учёных, конструкторов показаны в повести «С человеком на борту», в которой рассказывается о подготовке и проведении первых космических полётов.
Повествование «Жизнь Арцеулова» — дань памяти одному из замечательных советских авиаторов.
Эта рукопись — последнее, над чем работал давний автор и добрый друг нашего журнала Марк Лазаревич Галлай. Через несколько дней после того, как он поставил точку, его не стало…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.