Полнолуние - [4]

— Вы куда? — спросил Васька Степана.

— Туда же, — ответил Степан. В голосе была несвойственная ему ирония.

— Очумел, — сказал Васька. — Нельзя туда. Слышишь, стреляют. Мы там набедокурили. Там сейчас все немцы сидят на горячем гвозде. Ты не в себе, что ли?

— А где «язык»? — спросил Степан. — Кажется, за «языком» ходили.

— Лежат, голубчики, в овраге. — Васька не стал развивать тему про научный захват «языка». — Степан, — сказал он тихо и просительно. — Степан, опомнись. Лейтенант Еремин молчал. Молчал и лейтенант Крикунов.

— Ну ладно, — сказал Степан. — Не скучайте. Мы скоренько. — И они пошли, слишком тесно сгрудившись вокруг лейтенанта. Это не понравилось Ваське.

— Степан! — закричал Васька. — Вернись! Дурак чертов! Врежь этому сопляку по ноздрям. Воротись!

Лейтенант Крикунов сказал тихо:

— Сопляка он тебе не простит.

— Кто кому прощать будет, мы скоро узнаем, — прошипел Васька. — Прислушайся, как немец бьет. — Стреляя, немцы давали понять, что тревожить их больше не надо. Есть такие тайные знаки солдатские: солдат их слышит, солдат их понимает. — Степан! — закричал Васька, охрипнув. — Идиот чертов!

В деревенском доме, где расположился Васькин взвод, играл патефон. Парни нажарили копченой свинины на сковородке. Ели ее с хлебом. Пили чай сладкий. Настроение было муторное. Кувалда орал песни. Два Петра, лежа на полу, играли в бирюльки. Они возили с собой коробочку, в которой была пластмассовая коричневая чашка, крючочки и микроскопическая посуда. Нужно было высыпать посуду из чашки горкой и растаскивать ее крючочками, но так, чтобы ничто не шелохнулось. «Такая игра, бирюльки называется, — говорили Петры любопытным. — Очень умственный процесс».

Когда Васька впоследствии рассказывал о событиях той ночи, все грамотные советовали ему именно этот час из композиции удалить, как не имеющий к основным событиям отношения, но Ваське казалось все же, что именно этот час полнолуния освещает события в каком-то их подлинном виде.

В дом ввалился Гуляй-Ваня. По званию был он старшина, по должности — рядовой разведчик. Одевался как офицер и дружил с офицерами — такой у него был талант. С ними водку пил, им анекдоты травил, им девок организовывал. Гуляй-Ваня был пьян. Размахивал пистолетом ТТ. Своим тетешником Гуляй всегда хвастал — сразу было видно, что парень он авторитетный. Трофейное оружие у всех есть — ТТ только у Гуляя, ну и, конечно, у товарищей офицеров. Поднял Гуляй пистолет к виску и заорал:

— Застрелюсь! (Такая мать, к такой-то матери.)

Васька подскочил к нему, схватил пистолет за ствол, вывернул его из Гуляевой руки. (Фамилия Гуляя была Гуляев.) Пистолет грохнул, наверняка Гуляй, а может, и Васька зацепил за спусковой крючок. Ваське большой палец ожгло. Он не только вывернул пистолет из Гуляевой руки, но и врезал рукояткой Гуляю по затылку. Васька поставил пистолет на предохранитель, сунул его в карман.

Пуля вошла в самый кончик большого пальца и вышла, даже не разрушив ногтя.

— А не надо было дуло пальцем затыкать, — строго сказал Гуляй-Ваня. — Вот смеху будет. Васька, чтобы товарища не погубить, наган пальцем заткнул. — Гуляй заржал, как ржут в самодеятельности злодеи и диверсанты.

— А ты заткнись, — сказал ему Васька. — Я тебе сейчас рожу начищу. Самоубивец вонючий. Ты с чего это?

— Помпотех! — сказал Гуляй.

— Не вязался бы с дерьмом.

— Ты еще не знаешь, какой сука он.

— Сука — какая, — поправили его Петры.

— А вы не крякайте. Я девок нашел. Все приготовил. И вино — мозельвейн рейнский. Мы с ним сговорились выпить и закусить. Девки хорошие. Крепкие. По жопе дашь, как по торпеде. Ну, выпили. Ну, песню спели — «Мутер Волга». А этот сука к моей девке жмется. Я говорю ему, суке: это моя фройлен. А он возражает нагло. «Встань, — говорит. — Смирна! Кругом марш!» Это при немках. Падла… — Гуляй долго ругался, матерился, плевался, потом заорал: — Отдай мой тетешник! Верни наган — застрелюсь! Не могу я жить опозоренный.

Ребята окружили его. Петр Малый сказал:

— У тебя гимнастерка в крови.

— Ну, бля… — проворчал Гуляй. — И правда, чегой-то жгет.

Ребята стянули с него гимнастерку. Пуля, пробившая Васькин палец, вошла Гуляю под кожу в верхней части лопатки и вышла, где лопатка кончается. Гуляй побледнел. Он считался отважным парнем, но безалаберным и суматошным — на задания Гуляя старались не брать, хотя грудь его была увешана орденами.

— Могут и срок навесить, — сказал Гуляй. — Пошли в медсанбат. Ты меня прострелил, ты меня и веди. — Он с презрением оглядел Васькин палец, сказал, куда его нужно сунуть, чтобы быстрее зажил, и они пошли.

Медсанбат располагался тут же в деревне, в здании сельскохозяйственной школы. Деревня была большая, с высокой кирхой и водокачкой.

Сестры из медсанбата с разведчиками дружили: туфельки, чулочки, духи и другой «маркизет». Гуляеву рану они смазали риванолом и залепили пластырями. И молчок — не то судить будут: Ваську и Гуляя за членовредительство, сестер за сокрытие преступления. «Говори — абсцесс», — научили они Гуляя.

Ваське очень хотелось Гуляю морду начистить.

Когда он вошел в дом, первое, что увидел, — Мессершмидта.

— Вернулись, что ли? — спросил Васька. — А где Степан?