Полное собрание стихотворений - [90]

Осторожный разговор,

Эту скромную спокойность,

Хитрый смех и хитрый взор.

Если ж нет… по прежню следу

В ваши мирные края

Через год опять заеду

И влюблюсь до ноября.

Приметы

Я ехал к вам: живые сны

За мной вились толпой игривой,

И месяц с правой стороны

Сопровождал мой бег ретивый.

Я ехал прочь: иные сны…

Душе влюбленной грустно было;

И месяц с левой стороны

Сопровождал меня уныло.

Мечтанью вечному в тиши

Так предаемся мы, поэты;

Так суеверные приметы

Согласны с чувствами души.

Литературное известие

В Элизии Василий Тредьяковский

(Преострый муж, достойный много хвал)

С усердием принялся за журнал.

В сотрудники сам вызвался Поповский,

Свои статьи Елагин обещал;

Курганов сам над критикой хлопочет,

Блеснуть умом «Письмовник» снова хочет;

И, говорят, на-днях они начнут,

Благословясь, сей преполезный труд,

И только ждет Василий Тредьяковский,

Чтоб подоспел Михайло Каченовский.

Эпиграмма. «Журналами обиженный жестоко…»

Журналами обиженный жестоко,

Зоил Пахом печалился глубоко;

На цензора вот подал он донос;

Но цензор прав, нам смех, зоилу нос.

Иная брань конечно неприличность,

Не льзя писать: Такой-то де старик,

Козел в очках, плюгавый клеветник,

И зол, и подл: всё это будет личность.

Но можете печатать, например,

Что господин парнасский старовер,

(В своих статьях), бессмыслицы оратор,

Отменно вял, отменно скучноват,

Тяжеловат и даже глуповат;

Тут не лицо, а только литератор.

<На Великопольского.>

Поэт-игрок, о Беверлей-Гораций,

Проигрывал ты кучки ассигнаций,

И серебро, наследие отцов,

И лошадей, и даже кучеров —

И с радостью на карту б, на злодейку,

Поставил бы тетрадь своих стихов,

Когда б твой стих ходил хотя в копейку.

Эпиграмма. «Там, где древний Кочерговский…»

Там, где древний Кочерговский

Над Ролленем опочил,

Дней новейших Тредьяковский

Колдовал и ворожил:

Дурень, к солнцу став спиною,

Под холодный Вестник свой

Прыскал мертвою водою,

Прыскал ижицу живой.

* * *

«Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы?…»

(При посылке бронзового Сфинкса.)

Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы?

В веке железном, скажи, кто золотой угадал?

Кто славянин молодой, грек духом, а родом германец?

Вот загадка моя: хитрый Эдип, разреши!

* * *

На холмах Грузии лежит ночная мгла;

Шумит Арагва предо мною.

Мне грустно и легко; печаль моя светла;

Печаль моя полна тобою,

Тобой, одной тобой… Унынья моего

Ничто не мучит, не тревожит,

И сердце вновь горит и любит – оттого,

Что не любить оно не может.

Калмычке

Прощай, любезная калмычка!

Чуть-чуть, на зло моих затей,

Меня похвальная привычка

Не увлекла среди степей

Вслед за кибиткою твоей.

Твои глаза конечно узки,

И плосок нос, и лоб широк,

Ты не лепечешь по-французски,

Ты шелком не сжимаешь ног;

По-английски пред самоваром

Узором хлеба не крошишь,

Не восхищаешься Сен-Маром,

Слегка Шекспира не ценишь,

Не погружаешься в мечтанье,

Когда нет мысли в голове,

Не распеваешь: Ma dov'е,

Галоп не прыгаешь в собранье…

Что нужды? – Ровно полчаса,

Пока коней мне запрягали,

Мне ум и сердце занимали

Твой взор и дикая краса.

Друзья! не всё ль одно и то же:

Забыться праздною душой

В блестящей зале, в модной ложе,

Или в кибитке кочевой?

<Фазиль-Хану.>

Благословен твой подвиг новый,

Твой путь на север наш суровый,

Где кратко царствует весна,

[Но где Гафиза и Саади]

[Знакомы имена].

—

[Ты посетишь наш край] полночный

[Оставь же след]

Цветы фантазии восточной

Рассыпь на северных снегах.

* * *

Жил на свете рыцарь бедный,

Молчаливый и простой,

С виду сумрачный и бледный,

Духом смелый и прямой.

Он имел одно виденье,

Непостижное уму,

И глубоко впечатленье

В сердце врезалось ему.

Путешествуя в Женеву,

На дороге у креста

Видел он Марию деву,

Матерь господа Христа.

С той поры, сгорев душою,

Он на женщин не смотрел,

И до гроба ни с одною

Молвить слова не хотел.

С той поры стальной решетки

Он с лица не подымал

И себе на шею четки

Вместо шарфа привязал.

Несть мольбы Отцу, ни Сыну,

Ни святому Духу ввек

Не случилось паладину,

Странный был он человек.

Проводил он целы ночи

Перед ликом пресвятой,

Устремив к ней скорбны очи,

Тихо слезы лья рекой.

Полон верой и любовью,

Верен набожной мечте,

Ave, Mater Dei

кровью

Написал он на щите.

Между тем как паладины

Ввстречу трепетным врагам

По равнинам Палестины

Мчались, именуя дам,

Lumen coelum, sancta Rosa!

Восклицал всех громче он,

И гнала его угроза

Мусульман со всех сторон.

Возвратясь в свой замок дальный,

Жил он строго заключен,

Всё влюбленный, всё печальный,

Без причастья умер он;

Между тем как он кончался,

Дух лукавый подоспел,

Душу рыцаря сбирался

Бес тащить уж в свой предел:

Он-де богу не молился,

Он не ведал-де поста,

Не путем-де волочился

Он за матушкой Христа.

Но пречистая сердечно

Заступилась за него

И впустила в царство вечно

Паладина своего.

Из Гафиза

(Лагерь при Евфрате).

Не пленяйся бранной славой,

О красавец молодой!

Не бросайся в бой кровавый

С карабахскою толпой!

Знаю, смерть тебя не встретит:

Азраил, среди мечей,

Красоту твою заметит —

И пощада будет ей!

Но боюсь: среди сражений

Ты утратишь навсегда

Скромность робкую движений,

Прелесть неги и стыда!

* * *

Критон, роскошный гражданин

Очаровательных Афин,

Во цвете жизни предавался

Всем упоеньям бытия.

Однажды, – слушайте, друзья, —

Он по Керамику скитался,

И вдруг из рощи вековой,

Красою девственной блистая,