Полное собрание стихотворений - [47]

Расплавлены карбункул и сапфир

Над лопнувшей трубою телескопа…

Тысячекрылый, огнекрылый мир!

Под ним – испепеленная Европа!..

Взлетаем над обманами песков,

Блистаем над туманами пустыни…

Антропософия, Владимир Соловьев

И Фридрих Ницше – связаны: отныне…

От Ницше – Ты, от Соловьева – Я;

Отныне будем в космосе безмерном:

Tы – первозванным светом бытия,

Я – белым «Христианом Моргенштерном».

Октябрь 1918

Москва

После разлуки Берлинский песенник

Вечер

Точно взглядами, полными смысла

Просияли, —

Мне ядом горя, —

Просияли

И тихо повисли

Облаков златокарих края…

И взгонят беспризорные выси

Перелетным

Болотным глазком;

И – зарыскают быстрые рыси

Над болотным, —

Над черным – леском.

Где в шершавые, ржавые травы

Исчирикался летом

Сверчок, —

Просвещается злой и лукавый,

Угрожающий светом

Зрачок.

И – вспылает

Сквозное болото;

Проиграет

Сквозным серебром;

И – за тучами примется кто-то

Перекатывать медленный гром.

Слышу – желтые хохоты рыси.

Подползет; и – окрысится: «Брысь!»…

И проискрится в хмурые

Выси

Желто-черною шкурою

Рысь.

1922

Цоссен

Поется под гитару

Я —

Словами так немощно

Нем:

Изречения мои – маски…

И —

Рассказываю

Вам всем —

– Рассказываю

Сказки, —

– Потому что —

Мне так суждено,

А почему —

Не понимаю; —

– Потому что —

Все давно ушло во тьму,

Потому что – все равно:

Не знаю, или знаю…

Потому что мне скучно – везде…

Потому что сказка – изумрудная,

Где —

Все – иное…

Потому что так хочется в брызнь

Утех;

Потому что: трудная

Жизнь

у всех —

– С одною развязкою…

Потому что, —

– Наконец, —

– Зачем

Этот ад?

Потому что —

– Один конец

Всем…

И во мне подымается смех

Над

Судьбою

Всех —

– И —

– Над

Собою!..

1922

Цоссен

Опять гитара

Заманя,

Помаргивает светляками

На нас —

– Скат…

На меня

Вздрагивают глаз —

Твоих —

– Умерки…

И —

тенеет: малиново-апельсинный

Закат —

В малиново-апельсинные

Сумерки…

Отуманенная, остуженная, серебряная

Вода

Под ногами, под нами —

Там…

Что-то, под гору замирающее

В хрусте…

Там —

Под нами, под ногами —

Вниз убегающие

Года,

Поднимающие

Туманами —

Серебряные

Грусти…

«Мертвых слов не говори,

Не тверди, —

Дорогая!..»

И мигнуло —

– Над —

– Беспризорными

Проблесками

Зари, —

– В тверди

Призорочной

Перегорая, —

– «Тебе одна дорога, а мне —

Другая!»

1922

Цоссен

Нет

Ты, вставая, сказала, что – «нет»;

И какие-то призраки мы:

Не осиливает свет —

Не Осиливает: тьмы!..

Солнце легкое, – красный фазан,

Месяц матовый, – легкий опал…

Солнце, падая, – пало: в туман;

Месяц – в просерень матово встал.

Прошли – остывающие струи —

К теневым берегам —

Облака – золотые ладьи

Парусами вишневыми: там.

Растворен глубиной голубой,

Озарен лазулитами лет,

Преклонен – пред Тобой и под Тобой…

Но – Ты выговорила. «Нет!»

И холодный вечерний туман

Над сырыми лугами вставал.

Постигаю навсегда, что ты – обман.

Поникаю, поникаю: пал!

Ты ушла… Между нами года —

Проливаемая куда? —

Проливаемая – вода:

Не увижу – Тебя – Никогда!

Капли точат камень: пусть!

Капли падают тысячи лет…

Моя в веках перегорающая грусть —

Свет!

Из годов – с теневых берегов —

Восстают к голубым глубинам

Золотые ладьи облаков

Парусами крылатыми – там.

Растворен глубиной голубой,

Озарен лазулитам лет.

В этом пении где-то – в кипении

В этом пении света – Видение —

Мне:

Что – с Тобой!

1901–1922

Москва – Цоссен

Пророк

Завечерел туман ползущий

В вечеровую тень огней;

Тусклы оливковые кущи.

И – светит месяц из теней.

Он, Серебристый, волей рока

Бросает в зримый наш позор, —

Как ясноокого пророка

Неизъяснимо грустный взор.

В тысячелетние разгулы

Он поднимает ясный жар:

И бронзорозовые скулы,

И взора горнего загар.

Струя исчисленного смысла,

Как трепетание крыла

Переливного коромысла,

От ясноротого чела —

Взметает пепельные кучи

Неистлевающих волос,

И из-под них – на нас текучий,

Слезой сияющий вопрос;

Переливной игрою линий

Топазы сыплются из глаз;

И расширяет блеск павлиний

Переливной его атлас;

И в нас стремительно забьется

Наш ослепительный ответ;

И ослепительно взорвется

Из волосатой груди свет

И, точно взвизгнувшие диски,

Взорвут кипящие слова

И волоса, как василиски,

Взовьет горящая глава.

В переливных браслетах света

Его воздушные персты

Воспламененный знак завета

Взогнят из тихой высоты.

Май 1922

Цоссен

Бессонница

Мы – безотчетные: безличною

Судьбой

Плодим

Великие вопросы;

И – безотличные – привычною

Гурьбой

Прозрачно

Носимся, как дым

От папиросы.

Невзрачно

Сложимся под пологом окна,

Над Майей месячной, над брошенною брызнью, —

Всего на миг один —

– (А ночь длинна —

Длинна!) —

Всего на миг один:

Сияющею жизнью.

Тень, тихий чернодум, выходит

Из угла,

Забродит

Мороком ответов;

Заводит —

Шорохи…

Мутительная мгла

Являет ворохи

Разбросанных предметов.

Из ниши смотрит шкаф: и там немой арап.

Тишайше строится насмешливою рожей…

Но время бросило свой безразличный крап.

Во всех различиях – все то же, то же, то же.

И вот – стоят они, и вот – глядят они,

Как дозирающие очи,

Мои,

Сомнением

Испорченные

Дни,

Мои

Томлением

Искорченные

Ночи…

Москва

Больница

1921

Больница

Мне видишься опять —

Язвительная, – ты…

Но – не язвительна, а холодна: забыла

Из немутительной, духовной глубины

Спокойно смотришься во все, что прежде было.

Я в мороках

Томясь,

Из мороков любя,

Я – издышавшийся мне подаренным светом,

Я, удушаемый, в далекую тебя, —

Впиваюсь пристально. Ты смотришь с неприветом.

О, этот долгий

Сон:

За окнами закат.

Палата номер шесть, предметов серый ворох,