Полное собрание сочинений в 15 томах. Том 1. Дневники - 1939 - [29]

Когда сидел, она читала «Героя нашего времени», мы говорили о «Мертвых душах», я все более и более чувствую величие их, и точно, это глубже и многообъемлющее всего другого, даже «Героя нашего времени», хоть этого последнего более понимаю, чем их. Он говорил о том, что характер Чичикова не понятен, — это меня удивило; спорить я не стал, потому что сам не умел совершенно его определить, а между тем чувствовал, что он определеннее всех. (Сейчас Любинька спросила: «Что это такое?» Я с секунду не мог прибрать слова, это время прошло в произнесении слов: «это как бы тебе сказать»… и тотчас сказал: «Не то, что университетские записки, а приготовление для них». — «Так я тебе не мешаю ли?» «Нет, ведь это пишется на память и большого соображения не нужно». Это показывает, что она не знает, что о чем теперь не начинаю говорить сам, о том не должно спрашивать и что они не подозрительны в этом отношении, в отношении к предположению в другом склонности молчать и скрываться. — Я доволен, что тотчас спокойно, не смешавшись и не показывая особенного внимания, отвечал ей.) После нашел, что он не читал с того места, где заставили меня читать, с 360-й страницы, и как я тогда вечером не дочитал до жизнеописания Чичикова, то он не читал, — а между тем сказал, что прочитал. Это и то, что они ходили по той улице, где ждали меня, показало мне, что в нем не менее, чем во мне, этого старания, если что делаешь для другого или в этом роде вообще, то не показывать вида, например, сказать, что обедал, когда не обедал, и проч. Это тонкие деликатности, сказал бы я, если бы не приписывал этого чувства и себе, однако скажу и теперь. Я рассказал жизнь Чичикова, тотчас встал и пошел. Она, когда я рассказывал, слушала, — значит, несколько понимает. Любииька в письме от своей маменьки нашла желание кольнуть Ив. Гр.: «а я думаю, что там не ждут, и в следующем письме жду, что вы уже определились». — Когда я сказал, что это вообще для того, чтобы написать что-нибудь в том роде, в каком всегда принято писать в подобных случаях, она не согласилась.

77 часов. Ал. Фед. говорил Лободовскому заходить и поэтому мой расчет, что уже не будет нынче, оказался неверен. Что Лю-бинька так спросила, что я пишу, — показывает, что беспокойство мое происходит, может быть, только оттого, что они не знают, что это может быть беспокойство, а если узнают, то прекратят, по как' передать? Сказать прямо нельзя, кажется, по Любинькину характеру, который в этих мелочах обидчив.

11 АО. — Дописал 84-ю страницу Дѣтій — Землям. — Ив. Гр. воротился; когда спросили, хочет ли ужинать, сказал нет; когда после этого меня спросили, я тоже сказал нет, потому что не хотел, чтобы могли сказать: там только обедал, а здесь и ужинать хочет. Карандаш подчеркивает славно, и это меня радует.

7-го [августа], 77Ѵг утра. — Думаю с тоскою о том, что если Над. Er. в самом деле не такова, как мне казалось, а такая, как Вас. Петровичу, и если, как вообще я с первого раза принимаю людей обыкновенных лучше, чем они есть, и только после разбираю, что это люди не необыкновенные, так и здесь.

Сижу, как обыкновенно, за Нестором.

6 часов. — После обеда в 4 часа пришел Вас. Петр.; сидел 1Ѵ4. «Я, — говорит, — человек неспособный к семейной жизни». Я говорю, что часто бывает, что именно того-то мы в себе и предполагаем недостаток, чего в нас весьма много. — «Нет, — говорит, — например, приходит тесть, говорит — собирайся; я смотрю на него: «что же собираться, да куда?» — «К тетке на Крестовский», — и был весьма изумлен, что я сказал, что не пойду; в са-72 *мом деле, — вообще это-тр именно и раздражает нас: человек ничего, только совершенно различным образом от нашего смотрит на* вещи, чем мы, и через это делается нам несносным, между тем как мы ему сами также делаемся чудны. А она прекапризная, — вчера, до 11 ч. не говорила со мной из-за того, что я не пошел по другим улицам, — я говорил это спокойно, как обыкновенно, — я тоже; наконец, сама же подошла и стала играть и говорить». (Эти слова подействовали на меня хорошо: в самом деле, сердце мягкое весьма.) Я сказал, что он сам неправ и что с ее стороны это естественно и другого нельзя ожидать и так вообще не должно делать. — «И странно, — говорит, — что не читала Лермонтова». Я сказал: «Напротив, при мне читала, и когда я вошел, была положена карта на 130-й странице; ведь это положили не вы?» — «Нет». — «Так она перестала читать с этого места. Да, должно быть осторожным в таких случаях, — сказал я: — как давеча я: вижу, Любинька сидит, не читает «Отеч. записки», — и осудил в душе и приписал это опошлению строго и серьезно. После прихожу — лежат «Отеч. записки» перед нею, на открытой странице таблицы, гляжу — статистика Петербурга Веселовского. — Разве ты все повести прочитала? — Все. — Итак, я глубоко виноват перед, нею». — «Семейная жизнь, — говорит он, — начинает несколько надоедать, что-то кажется пошловато», — это выражение в первый раз я слышу, — «и я не создан для семейной жизни; никогда не было у меня времени счастливее того, как когда я путешествовал, и на следующее лето я, если бог даст, выеду отсюда; скажу, что в Ригу на две недели, а сяду на петергофский пароход, оттуда пешком в Варшаву». Довольно грустно для меня это, но чувствую головою, тоски нет.