Полное собрание сочинений в 15 томах. Том 1. Дневники - 1939 - [248]

Снова продолжаю сущность разговора. «Все мои ожидания о том, какое влияние произведут на меня мои отношения к вам, сбылись. Не сбылось только одно: я думал, что они дадут мне спокойствие, а между тем я мучусь и тоскую». — «Как же вы хотите, чтобы я верила, когда вы говорите это и смеетесь». — «Я говорю совершенно серьезно, даром, что смеюсь». — «Если хотите, и я буду вас уверять, Что люблю вас, но это будет ложь». — «Я этого и не хочу слышать, я хочу только, чтобы вы мне верили». — «Ну, я вам верю»; я заставил ее это повторитъ несколько раз и, наконец, в самом деле убедился и успокоился. И теперь решительно спокоен. Потом намеки о ее приданом, — что этого я совершенно не жду, — намеки на то, что у меня решительно нет ничего — это должно еще сказать яснее, я сказал только, что хочу сказать ей оскорбительную йещь, что это неприятно для меня, но что она сама заставляет меня сказать это, потому что два раза говорила об этом, хотя я раньше говорил в таком тоне, что она не должна была возобновлять подобный разговор (Палимпсестов после сказал, что за ней должно быть 3000 р. сер. — я не думаю, что мне представлялась такая же сумма, когда она в четверг сказала, что что назначено ей, то будет дано; для меня это все равно), и я ей скажу. — Намеки на то, что она огорчает меня тем, что сказала, чтобы я остался для Венедикта; но я ей не сказал этого, скажу все-таки. Как она догадлива! Так о поцелуе, — что я этого не хочу (тут большею частью был Венедикт — он знает, что я жених; — Ш

«Поцелуйте же ее», сказал Венедикт. — «Не хочу я этого», — сказали и она, ия. — «Да ведь вы хотели же и поцеловать на пасху». — «Не поцелую», сказала она. — «И я не поцеловал бы вас. Если бы тут было 50 человек, я перецеловал бы всех, но вас не поцеловал бы»). Наконец, разговор о том, что я не должен бывать у них: «Дайте честное слово, что не будете у нас после следующего воскресенья до пасхи». — [178]Нет, не [дам], Лотому что мне надо видеться с вами[178]». — «Вы будете меня видеть у Патрикеевых в следующее воскресенье, потом в церкви». — «Если я буду видеться с вами, для меня все равно, у вас или где-нибудь». — Раньше этого, когда о том, хитрю ли я — я сказал: «Я-то уж не хитрю, и вы настолько проницательны, что должны это видеть, но другому показалось бы, что вы хотите хитрить со мною. Весьма многое в вашем обращении могло бы показаться кокетством, я думал об этом, весьма многое». — «Почти все», — сказала она. — «Я замечаю это, но вместе с тем я замечаю другие вещи, которые другой не заметил бы; я замечаю, хотя обыкновенно не вижу и не замечаю ничего». Потом я сказал: «Наши характеры, повиди-

мому, весьма различны». — «Да, весьма различны». — «А между тем вы не сказали, не сделали ничего такого, чего бы не желал я— вот поэтому-то вы и нравитесь мне». Но довольно. Опишу расставанье. Когда я стал выходить, — чтоб я был у Анны Кириловны, она не хотела: «Сама пусть позовет, если кочет, она знает, что вы здесь». Когда я выходил, Венедикт накинул на нее мою шубу, она засмеялась, надела шляпу, вышла. «Извозчик», — закричала она и сказала: «Я так прокачусь», и поехала по площади до угла, потом, воротившись, давала мне целовать руку несколько раз. Наконец, смеясь, протянула губки. «Поцелуйте в самом деле», — сказал я — конечно, я не ожидал и не хотел этого, но эта шутка была так мила. Потом она стала за перилами и все ворочала меня и давала несколько раз целовать руку. Оканчиваю тем, что она сказала мне: «В самом деле к вам весьма можно привя заться».

Я ей говорил о том, как мне хочется помолиться[179] за нее. Я ей говорил о том, что если за полчаса до свадьбы она сказала бы, что ей больше нравится другой, я порадовался [бы] за нее. Но я еще должен ей сказать о ее женихе из Киевской губернии, — что я не совершенно этому верю.

Теперь[178] я совершенно спокоен.

Да будешь ты счастлива, милая, милая!

ЗѴ2 часа. После обеда.

Я, уверяя ее в том, что сдержу обязательства свои, сказал ей, что если б я нарушил [их], это имело бы следствием такой позор в моих собственных глазах, что я не мог бы оставаться живым, что я не в горячности, а совершенно спокойно убил бы себя; что я совершенно спокойно решился бы, что жизнь после этого мне будет несносна и что я не могу жить. Раньше этого я сказал ей, что я пока не влюблен, но что моя привязанность к ней развивается страшно, так что, наконец, я не отвечаю за то, чтобы я не показался ей еще‘большим чудаком, чем теперь, и что дело может кончиться тем, что я решительно влюблюсь в нее. Я тяжел на подъем, но когда примусь, то уж тут я пойду далеко. Она ревнует меня. Это кажется ясно. Ревнует не серьезно, конечно, но все-таки ей приятна мысль, что мое сердце не принадлежало никому, кроме нее, и она хочет удостовериться в этом. Значит, в ней есть і^о мне привязанность. Я говорил ей об этом дневнике, и она говорила несколько раз, чтоб я принес его. Может быть, — вероятно даже, — что я отнесу его завтра, как и говорил ей, — но когда можно будет читать? Может быть и будет время. Но мне жалко его терять. Кажется, она в самом деле начинает привязываться ко мне. Во всяком случае, она сказала; «К вам весьма можно привязаться».