Полное собрание сочинений в 15 томах. Том 1. Дневники - 1939 - [171]

Шрифт
Интервал

Продолжаю: потому что, сказал я, это может оскорбить папеньку. Это правда в^самом деле, но более правда то, что мне самому не хотелось^эы этого, потому что оскорбительное довольно положение. Но мне совестно сказать прямо Срезневскому, что то, что он вздумал, я считаю унизительным для себя. Он довольно долго говорил о том, что это ничего. Разумеется, я вообще говорил в своем прежнем духе и, наконец, я ушел, не зная хорошенько, будет ли говорить обо мне, если будет случай, или оставит это дело.

В этот день не виделся я с Алексеем Ивановичем и думал, что все может сойти с рук, т.-е. сходить-то с рук нечему, а он может позабыть; а вот, однако, не позабыл.

В среду я был у Ворониных, к Никитенке не пошел уже, а вместо этого должно быть был у Вольфа; да именно был. Когда пришел домой, в 4 часа с лишком, мне сказали, что у меня был Ал. Фед. и сказал, чтоб я непременно отправился с ним ныне в Пажеский корпус, что и в понедельник он был в ужасно затруднительном положении. Хорошо, что мне делать, когда я должен в этот вечер быть у Срезневского? Я, полежавши, т.-е. отдохнувши несколько, пошел в 5 ч. к Ал. Фед. и сказал ему, что так и так, не могу быть. Сначала было мы условились с ним о том, чтобы зайти в[146] Пажеский корпус от Срезневского, после я, более по лени,

чем потому, что думал, что в самом деле долее 8 ч. просижу у него, сказал, что едва ли я успею, что уж лучше в другой раз. Итак, я от своей лени, или как это сказать, потерял два урока или три. Пошел к Срезневскому в 5 ч. 20 м., пришел — не было 6. Сели, — он с одной стороны стола, я с другой, и он стал делать какие-то выписки, а я читать корректуру, спрашивая у него, как должно быть правописание слов, если сам не мог решить. Так просидел дальше 8 ч., т.-е. кажется более двух часов, а впрочем не могу — екдзать, когда позвали пить чай. Когда я вошел в ту комнату, которая направо в этом маленьком коридоре, который служит у него прихожею, я увидел там Данилевского и еще одного молодого человека, которого зовут, как я услышал, Александр Федорович и который брат Катерины Федоровны, его жены. Потом открылось, что это тот же самый, который писал в «Современнике» «О смерти Ярополка», ту статью, которая мне показалась слабою (хотя выка-: зывающею знания летописи) и особенно написано так, как ее писал бы Соколов и [ли] кто-нибудь в этом роде, которые не умеют слепить несколько фраз вместе, и он же написал об удельных отношениях в древней Руси, которая помещена в «Библиотеке», должно быть (кажется, что не в «Отеч. зап.», нет, точно в «Библиотеке»). Он человек не глупый, т.-е. умнее несколько Данилевского, но принадлежит к тому же классу.

Разговор сначала был о Лермонтове, которого я защищал, хотя г не вдавался в жаркие тирады, потому что разговор был спокойный, после несколько о Гоголе, которых Срезневский не хотел считать людьми одной величины с Пушкиным (а я по голосу Вас. Петр, ставлю Лермонтова выше Пушкина, а Гоголя выше всего на свете, со включением в это все и Шекспира и кого угодно). Здесь разговор был довольно еще занимателен, далее становился все менее занимателен, к концу снова несколько оживился. Я все сначала ждал, что мы снова пойдем работать, после увидел, что нет, но не знал, как встать, когда другие сидят, потому что я тут, конечно, лицо незначительное; таким образом просидел до половины первого. Я говорил не слишком много, даже довольно мало, с некоторою, однако, самостоятельностью, хотя слабою. Несколько раз говорил весьма глупо, как, однако, и всегда это случается.

Четверг [19 января]. — Все утро читал корректуру, дочитал до 4>3А столбца (всего было 1Ѵг листа, на каждой странице 3 столбца, на 3-х только 2 вместо 3, и из них Ъ>1/^ были прочитаны у Срезневского). На это было употреблено 2Ѵг часа. После стал читать в третий раз, на это было употреблено более 4-х часов, и кроме того, все эти дни, т.-е. 3 или 4, я читал роман Maturin «Мель-мот-Скиталец», Нельзя сказать, чтобы у этого Матюрена, или как там его зовут, не было решительно таланта, напротив, есть талант, есть и некоторое знание человека, но сам роман нелеп и бессмыслен, если не имеет смысла показать бессилие [147] искусителя или ужасность положения человека, меняющего будущую жизнь на настоящую. Все-таки я читал с любопытством, так я еще глуп, — хотя некоторые части весьма скучны, напр., рассказ этого Монкады о его пребывании в монастыре (вторая и половина третьей части). И вот что еще хорошо характеризует мою трусость при моем религиозном, не то что неверовании, а в этом духе, т.-е. я не христианин по убеждению, т.-е. не был бы христианин, если бы во мне доставало смелости духа, небоязливости перед тем, во что не чувствую нужды верить, — итак, несмотря на это, на меня произвело некоторое действие довольно пламенное, не знаю, однако, хорошо или глуцо написанное, описание мучений ада в последней половине 6-й части. Не знаю, хорошо или глупо писано это, говорю я, потому что и эти страницы, как и весь роман, читал как нельзя беглсе, читал только 3-ю долю строк и выпускал остальные. Эти книги дал прочитать Любиньке один из поляков.


Еще от автора Николай Гаврилович Чернышевский
Том 2. Пролог. Мастерица варить кашу

Во второй том вошли роман «Пролог», написанный Н. Г. Чернышевским в сибирской ссылке в 1864 году и пьеса-аллегория «Мастерица варить кашу», написанная в период пребывания в Александровском заводе.http://ruslit.traumlibrary.net.


Что делать?

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Статьи о русской литературе

Русская литературная критика рождалась вместе с русской литературой пушкинской и послепушкинской эпохи. Блестящими критиками были уже Карамзин и Жуковский, но лишь с явлением Белинского наша критика становится тем, чем она и являлась весь свой «золотой век» – не просто «умным» мнением и суждением о литературе, не просто индивидуальной или коллективной «теорией», но самим воздухом литературной жизни. Эта книга окажет несомненную помощь учащимся и педагогам в изучении школьного курса русской литературы XIX – начала XX века.


Терпеливая Россия. Записки о достоинствах и пороках русской нации

«Исторические обстоятельства развили в нас добродетели чисто пассивные, как, например, долготерпение, переносливость к лишениям и всяким невзгодам. В сентиментальном отношении эти качества очень хороши, и нет сомнения, что они очень удобны для людей, пользующихся ими к своей выгоде; но для деятельности пассивные добродетели никуда не годятся», – писал Н.Г. Чернышевский. Один из самых ярких публицистов в истории России, автор знаменитого романа «Что делать?» Чернышевский много размышлял о «привычках и обстоятельствах» российской жизни, об основных чертах русской нации.


Том 1. Что делать?

В первый том Собрания сочинений русского революционера и мыслителя, писателя, экономиста, философа Н.Г. Чернышевского (1828–1889) вошел роман «Что делать?», написанный им во время заключения в Алексеевском равелине Петропавловской крепости.http://ruslit.traumlibrary.net.


Полное собрание сочинений в 15 томах. Том 2. Статьи и рецензии 1853-1855 - 1949

Н. Г. ЧернышевскийПолное собрание сочинений в пятнадцати томах.


Рекомендуем почитать
Граф Савва Владиславич-Рагузинский

Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)


Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг.

Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.


Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.


Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.


Литературное Зауралье

В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.