Полное собрание сочинений в 15 томах. Том 1. Дневники - 1939 - [144]

Аминь, аминь.

Эта тетрадь кончена в 5 м. 12-го часа веч., 11 числа июля.

18^49 Николай Чернышевский

Итак, здесь 44 страницы и в первое полугодие 100 стр., следовательно, всего 144.

ДНЕВНИК 22-го ГОДА МОЕЙ ЖИЗНИ

(1849–1850)

Июль месяц

/2-го [июля], вторник. — Вчера (начал писать это в 9 м. 12-го веч.) стал ложиться спать, как вдруг почувствовал ужасное стеснение в груди, как будто б на ней лежало пудов 20 или 30 тяжести, но слабости никакой, так что от давления этого было весьма больно и срывался голос, так что я мог говорить только отрывочно вскрикивая, да и то было едва слышно, так слабы и глухи были звуки; время от времени вдруг сердце начинало биться как живчик, — боль та же самая, которая была, когда бывал у Чистякова, но несравненно сильнее, так что едва ли бы скоро прошла сама, и трудно было переносить ее. Я побежал пить воды, при-298 бежал снова в свою комнату и бросился с глухими стонами на диван. Прибежали, стали давать пить горячей воды, тереться дали мне горчичным маслом, стали ставить самовар, — наконец, меня вырвало говядиною, которую я ел за ужином, и мне тотчас стало гораздо легче. Потом выпил два стакана пунша, прикладывал горячие салфетки, и прошло, я думаю, через полчаса после того, как началось, а когда началось и прежде чем вырвало, я думал: ну, верно, это аневризм и лопнула вена, потому что казалось, как будто заливается сердце кровью или что-то в этом роде. Не могу сказать, чтоб мысль о предстоящей через несколько минут, по моему мнению, смерти сильно подействовала на меня, — так, как вообще, головою думал, что это весьма жаль, а чувствовать скорби или тоски чувствовал мало, но сильнее всего была мысль, что умру я такою смертью, что несвободно будет употребление рук для письма, не смогу и говорить, не дождусь никого, напр., Вас. Петр., которому можно бы передать словами, если уж нельзя написать, и машина моя снова исчезнет на бог знает сколько времени для людей, бог знает, скоро ли найдется, другой человек, которому придет это в голову, — эта мысль была сильнее всего.

Любинька весьма хлопотала, и мне было совестно, что я так холоден и бесчувствен был во время ее болезни. К часу все совершенно прошло. Когда она была тут, я, чтоб не так было скучно (а может бытъ несколько и под влиянием рома, но нет), начал рассказывать ей о хашише и ассасинах, что, однако, кажется, и не кончил. Встал, выпил снова стакан пуншу, хлеба не ел с чаем, только несколько съел около 12-ти; обедал мало, вечером тоже почти не ел хлеба с чаем, также почти не ужинал и есть почти не хотелось и теперь почти не хочется — желудок еще не совершенно хорош. Большую часть времени провел в том, что разлиневы-вал, отчасти и читал Курца. С 3 до 6 спал; в 8Ѵ2 пошел смотреть шар, который спустился в парке, там пробыл около часу и оттуда воротился с Филипповым, для которого посылал за табаком. Разлиновал до 55-й стр., так что теперь остается работы на 2Ѵг часа или этак. Завтра вечером хотел идти, чтоб ночевать у Ивана Васильевича, а утром дождаться Срезневского на железной дороге. Теперь 29 минут 12-го, ложусь.

(Писано 14-го [июля], в четверг, в 10 ч. 10 м. вечера.) Утром долиневывал 13-го числа, вечером решил идти в город ночевать, чтоб утром дожидаться Срезневского на железной дороге. Так и сделал. Ушел около 5 после обеда, подождавши, что выйдет, не станет ли снова теснить грудъ, — и точно, около 5 вырвало. Пришел к Славинскому, они играли в карты, несколько времени и я играл за отца, и тоже, как он, проигрывал. От них зашел к Иванову и уж не успел зайти к Вас. Петр., а вместо того — к Ив. Вас., отнес книгу его (Разговоры, которые брал Ив. Гр.) — его не было дома, поэтому я не мог ночевать, а должен был воротиться к Ал. Фед. От него утром —

14-го [июля] пошел на железную дорогу. Пришел — только что пришла машина, опоздал [на] 2—3 минуты, поэтому не мог знать, приехал ли Срезневский (говорить хочу я с ним о Несторе), и пошел к нему узнать — его нет. Я снова на машину, зашел к Вас. Петр., посидел до 11³/4 и пошел дожидаться; дождался — нет. Снова к нему: говорит слуга — нет. Следовательно, не будет, поэтому должно ехать к нему, и я пошел домой, чтоб взять денег у Любиньки. Пришел домой, уставши от жара, а не от дороги, поэтому теперь и не чувствую решительно ничего, хотя исходил никак не менее 4 часов. Пообедал весьма хорошо, потом читал, потом строил пробу своей машины (около 8V2 или 9 вечера, когда Терсинские ушли гулять, но не потому, что ушли, а так пришла охота) — сделал коромысло, надел на концы два равновесные деревянные чурбачка, проделал дыру в лагуне старой, распиленной на-двое, которая служит вместо стула Марье и которая служит, чтобы ставить на нее чашку, в которой умывается. Продел туда коромысло, в центре которого (но не совсем, так что перевес был на стороне, которая в лагуне) вдел поперек иголку, так чтобы не проскользнуло оно, налил воды, и чурбачок, который лежал на дне и опускался на него, если поднять, теперь, конечно, всплыл, как будто я в этом не был уверен, как будто не всякий в этом уверен, — да нет, дело такое необыкновенное, что поневоле берет сомнение во всем, что относится к нему, и в расчетах, на которых оно основывается, — это мне было-таки радостно. — Сверял текст первых четырех страниц Нестора, ошибки есть на каждой странице, дело не такое скорое, как я думал: 4 страницы разве в час, поэтому не менее двух суток нужно. Вот теперь Любинька дала целковый и я завтра еду в Царское.