Полное собрание сочинений. Том 27. Дело о нервном соучастнике - [155]

— Вот я и говорю, ваша честь, что прокурор дает сейчас показания, к тому же с чужих слов!

— Послушайте, к чему вы клоните? — вопросил судья.

— По закону свидетель обязан поднять правую руку и принять присягу. Если он отказывается сделать это, я хочу знать, по какой причине он не может поднять руку.

Судья повернулся к Бэйлору:

— Скажите, вы не можете поднять правую руку из-за бурсита плечевого сустава?

Воцарилась напряженная тишина.

— А может, — продолжал Мейсон, — из-за инфицированной раны, нанесенной шпателем для мороженого?

— Шпателем! — вырвалось у судьи.

— Вот именно, шпателем, — подтвердил адвокат. — Если суд обратит внимание на фотографию в газете, где мистер Бэйлор выходит из самолета, то на ней видно, что он держит портфель в левой руке, а правой машет тем, кто его встречает. В статье под этим снимком говорится, что он страдает от бурсита. Если это верно, то поражено у него левое плечо. Хотелось бы знать, как это болезнь так внезапно перекинулась на другую руку. Прошу выяснить у мистера Бэйлора, кто из врачей лечил его в нашем городе и не по поводу ли колотой раны он к ним обращался.

— Это весьма тяжкое обвинение, мистер Мейсон, — сказал судья. — Надеюсь, вы располагаете фактами, подтверждающими вашу правоту.

— Мои слова стоят слов прокурора о том, что мистер Бэйлор не может поднять руку из-за бурсита, — возразил адвокат. — Если вам нужны факты, потребуйте их сперва у прокурора.

— Мистер Мейсон, вы заходите слишком далеко. Это уже граничит с неуважением к суду.

— Прошу извинить. Вы, наверное, неправильно меня поняли. Я имел в виду лишь то, что мои слова о ранении мистера Бэйлора были встречены с величайшим недоверием, тогда как утверждение прокурора, что тот страдает бурситом, не вызвало никаких возражений. Убедительно прошу суд узнать у мистера Бэйлора имена врачей, которые его лечили.

— В этом нет необходимости, — прозвучал густой баритон миллионера. — Я должен был внести ясность раньше. Весь этот обман мне давно уже надоел. Хочу заявить суду: мистер Мейсон совершенно прав. Бурсит у меня на левом плече. Правую руку я не могу поднять из-за инфицированной раны, нанесенной шпателем.

Судья тут же принялся стучать молоточком по столу, пытаясь усмирить возникшую сумятицу:

— К порядку! Тишина в зале, иначе я прикажу очистить помещение! Тишина!

Шум несколько поутих. Судья как-то озадаченно посмотрел на Бэйлора и сказал:

— Ничего не понимаю. Вас-то кто ранил шпателем?

— Все очень просто, — ответил миллионер. — Я хотел получить у Милдред Крэст письма моего сына к Ферн Дрисколл. Боялся, что их опубликует бульварный журнал. Придя в отель, я не застал мисс Крэст дома. Тогда я подкупил портье, получил второй ключ от ее номера и проник туда. На всякий случай я вывернул пробки — чтобы меня не узнали, если застанут врасплох. Я зажег карманный фонарик и стал искать письма. Вдруг дверь отворилась, и вошла хозяйка номера. Я понял, что оказался в дурацком положении, и решил попытаться проскочить мимо нее к двери. В темноте я нечаянно толкнул ее. Мне не приходило в голову, что у нее в руке может быть шпатель. Он вонзился мне в руку чуть ниже плечевого сустава и застрял там. Сбежав вниз по лестнице, я наткнулся на Хэррода, очевидно, наблюдавшего за тем, что происходит в отеле. Он узнал меня, вытащил фотоаппарат и стал снимать. Я понял, что попался. Быть изобличенным в качестве взломщика мне не хотелось. Я сел в машину, вернулся домой, извлек из руки шпатель и обработал рану, как потом выяснилось — неудачно. Затем я позвонил Хэрроду и предложил ему десять тысяч за то, чтобы он молчал. Что я еще мог сделать? Мы решили, что он позвонит мистеру Мейсону и заявит, что мисс Крэст ранила шпателем его. Он так и сделал, причем сказал адвокату, что ранен в грудь; наверное, хотел выторговать побольше денег. Тот поверил. С того дня я отключил свой телефон в отеле и никуда не выходил. Хэррод докладывал мне, как обстоят дела. Я никогда не шел на поводу у шантажистов, но здесь у меня не было выбора. Он получил свои десять тысяч и знал, что если добудет письма, то получит еще. Так что прошу извинить меня, ваша честь, за то, что я не сказал правду с самого начала.

Судья взглянул на растерянного, павшего духом прокурора, потом на Мейсона.

— Если все так и было, кто же тогда смертельно ранил Карла Хэррода?

— Сделать это мог лишь один человек, ваша честь, — уверенно сказал адвокат. — Когда я разговаривал с Хэр-родом, он до смерти не хотел показываться доктору. Дело в том, что в этот момент на теле его не было никакой раны. Но я настоял на том, чтобы его осмотрел врач. Тогда он сделал единственно возможную вещь — попросил молодую женщину, с которой жил, слегка царапнуть его шпателем. Та решила не упускать случая — ведь Хэррод только что получил от Бэйлора десять тысяч наличными. Он обнажил грудь. Женщина взяла на кухне шпатель, наклонилась над ним, ободряюще улыбнулась и вонзила шпатель прямо ему в сердце. Он умер почти мгновенно. Тогда она забрала деньги, вызвала полицию и рассказала о выдуманном ею предсмертном заявлении Хэррода. Если бы окружной прокурор вместо того, чтобы возмущаться моим участием в деле, допросил бы со всей строгостью эту женщину, истина могла бы обнаружиться и раньше.