Полное собрание сочинений. Том 12. Война и мир. Том четвертый - [100]

Но слово всегда отвечало графине Марье: да, сержусь и не хочу сказать.

Николай жил с своею женой так хорошо, что даже Соня и старая графиня, желавшие, из ревности, несогласия между ними, не могли найти предлога для упрека; но и между ними бывали минуты враждебности. Иногда, именно после самых счастливых периодов, на них находило вдруг чувство отчужденности и враждебности; это чувство являлось чаще всего во времена беременности графини Марьи. Теперь она находилась в этом периоде.

— Ну, messieurs et mesdames, — сказал Николай громко и как бы весело (графине Марье казалось, что это нарочно, чтоб ее оскорбить), — я с шести часов на ногах. Завтра уж надо страдать, а нынче пойти отдохнуть. — И не сказав больше ничего графине Марье, он ушел в маленькую диванную и лег на диван.

«Вот это всегда так», думала графиня Марья. «Со всеми говорит, только не со мною. Вижу, вижу, что я ему противна. Особенно в этом положении». Она посмотрела на свой высокий живот и в зеркало на свое желто-бледное и исхудавшее лицо с более, чем когда-нибудь, большими глазами.

И всё ей стало неприятно: и крик и хохот Денисова, и разговор Наташи, и в особенности тот взгляд, который на нее поспешно бросила Соня.

Соня всегда была первым предлогом, который избирала графиня Марья для своего раздражения.

Посидев с гостями и не понимая ничего из того, что̀ они говорили, она потихоньку вышла и пошла в детскую.

Дети на стульях ехали в Москву и пригласили ее с собою. Она села, поиграла с ними, но мысль о муже и о беспричинной досаде его, не переставая, мучила ее. Она встала и пошла, с трудом ступая на цыпочки, в маленькую диванную.

«Может, он не спит; я объяснюсь с ним», сказала она себе. — Андрюша, старший мальчик, подражая ей, пошел за ней на цыпочках. Графиня Марья не заметила его.

— Chère Marie, il dort, je crois; il est si fatigué,[138] — сказала (как казалось графине Марье) везде встречавшаяся ей Соня в большой диванной. — Андрюша не разбудил бы его.

Графиня Марья оглянулась, увидала за собой Андрюшу, почувствовала, что Соня права и именно от этого вспыхнула и видимо с трудом удержалась от жесткого слова. Она ничего не сказала и, чтобы не послушаться ее, сделала знак рукой, чтоб Андрюша не шумел, а всё-таки шел за ней, и подошла к двери. Соня прошла в другую дверь. Из комнаты, в которой спал Николай, слышалось его ровное, знакомое жене до малейших оттенков дыхание. Она, слыша это дыхание, видела перед собой его гладкий, красивый лоб, усы, всё лицо, на которое она так часто подолгу глядела, когда он спал, в тишине ночи. Николай вдруг пошевелился и крякнул. И в то же мгновение Андрюша из-за двери закричал:

— Папенька, маменька тут стоит.

Графиня Марья побледнела от испуга и стала делать знаки сыну. Он замолк, и с минуту продолжалось страшное для графини Марьи молчание. Она знала, как не любил Николай, чтоб его будили. Вдруг за дверью послышалось новое кряхтение, движение, и недовольный голос Николая сказал:

— Ни минуты не дадут покоя. Мари, ты? Зачем ты привела его сюда?

— Я подошла только посмотреть, я не видала… извини…

Николай прокашлялся и замолк. Графиня Марья отошла от двери и проводила сына в детскую. Через пять минут маленькая, черноглазая трехлетняя Наташа, любимица отца, узнав от брата, что папенька спит, а маменька в диванной, незамеченная матерью, побежала к отцу. Черноглазая девочка смело скрыпнула дверью, подошла энергическими шажками тупых ножек к дивану и, рассмотрев положение отца, спавшего к ней спиною, поднялась на цыпочках и поцеловала лежавшую под головой руку отца. Николай обернулся с умиленною улыбкой на лице.

— Наташа, Наташа! — слышался из двери испуганный шопот графини Марьи, — папенька спать хочет.

— Нет, мама, он не хочет спать, — с убедительностью отвечала маленькая Наташа, — он смеется. — Николай спустил ноги, поднялся и взял на руки дочь.

— Взойди, Маша, — сказал он жене. Графиня Марья вошла в комнату и села подле мужа.

— Я и не видала, как он за мной прибежал, — робко сказала она. — Я так.

Николай, держа одною рукой дочь, поглядел на жену и, заметив виноватое выражение ее лица, другою рукой обнял ее и поцеловал в волоса.

— Можно целовать мама̀? — спросил он у Наташи. Наташа застенчиво улыбнулась.

— «Опять», с повелительным жестом сказала она, указывая на то место, куда Николай поцеловал жену.

— Я не знаю, отчего ты думаешь, что я не в духе, — сказал Николай, отвечая на вопрос, который, он знал, был в душе его жены.

— Ты не можешь себе представить, как я бываю несчастна, одинока, когда ты такой. Мне всё кажется…

— Мари, полно, глупости. Как тебе не совестно, — сказал он весело.

— Мне кажется, что ты не можешь любить меня, что я так дурна… и всегда… а теперь… в этом по…

— Ах, какая ты смешная! Не по хорошу̀ мил, а по милу̀ хорош. Это только Malvina и других любят за то, что они красивы; а жену разве я люблю? Я не люблю, а так, не знаю как тебе сказать. Без тебя и когда вот так у нас какая-то кошка пробежит, я как будто пропал и ничего не могу. Ну, что я люблю палец свой? Я не люблю, а попробуй, отрежь его…

— Нет, я не так, но я понимаю. — Так ты на меня не сердишься?