Полное собрание сочинений - [14]

Душа увянула и сердце отцвело.

«Как терпит публика безумие такое?» –

Ты спросишь? Публике наскучило простое,

Мудреное теперь любезно для неё:

У века дряхлого испортилось чутьё.

Ты в лучшем веке жил. Не столько просвещённый,

Являл он бодрый ум и вкус неразвращённый,

Венцы свои дарил, без вычур толковит,

Он только истинным любимцам Аонид.

Но нет явления без творческой причины:

Сей благодатный век был век Екатерины!

Она любила муз, и ты ли позабыл,

Кто «Душеньку» твою всех прежде оценил?

Я думаю, в садах, где свет бессмертья блещет,

Поныне тень твоя от радости трепещет,

Воспоминая день, сей день, когда певца,

Ещё за милый труд не ждавшего венца,

Она, друзья её достойно наградили

И, скромного, его так лестно изумили,

Страницы «Душеньки» читая наизусть.

Сердца завистников стеснила злая грусть,

И на другой же день расспросы о поэте

И похвалы ему жужжали в модном свете.

Кто вкуса божеством служил теперь бы нам?

Кто в наши времена, и прозе и стихам

Провозглашая суд разборчивый и правый,

Заведовать бы мог парнасскою управой?

О, добрый наш народ имеет для того

Особенных судей, которые его

В листах условленных и в цену приведенных

Снабжают мнением о книгах современных!

Дарует между нас и славу и позор

Торговой логики смышлёный приговор.

О наших судиях не смею молвить слова,

Но слушай, как честят они один другого:

Товарищ каждого – глупец, невежда, враль;

Поверить надо им, хотя поверить жаль.

Как быть писателю? В пустыне благодатной,

Забывши модный свет, забывши свет печатный,

Как ты, философ мой, таиться без греха,

Избрать в советники кота и петуха

И, в тишине трудясь для собственного чувства,

В искусстве находить возмездие искусства!

Так, веку вопреки, в сей самый век у нас

Сладко поющих лир порою слышен глас,

Благоуханный дым от жертвы бескорыстной!

Так нежный Батюшков, Жуковский живописный,

Неподражаемый, и целую орду

Злых подражателей родивший на беду,

Так Пушкин молодой, сей ветреник блестящий,

Всё под пером своим шутя животворящий

(Тебе, я думаю, знаком довольно он:

Недавно от него товарищ твой Назон

Посланье получил), любимцы вдохновенья,

Не могут поделить сердечного влеченья

И между нас поют, как некогда Орфей

Между мохнатых пел, по вере старых дней.

Бессмертие в веках им будет воздаяньем!

А я, владеющий убогим дарованьем,

Но рвением горя полезным быть и им.

Я правды красоту даю стихам моим,

Желаю доказать людских сует ничтожность

И хладной мудрости высокую возможность.

Что мыслю, то пишу. Когда-то веселей

Я славил на заре своих цветущих дней

Законы сладкие любви и наслажденья.

Другие времена, другие вдохновенья;

Теперь важней мой ум, зрелее мысль моя.

Опять, когда умру, повеселею я;

Тогда беспечных муз беспечного питомца

Прими, философ мой, как старого знакомца.

Между январем и июнем 1824

76

Мне с упоением заметным

Глаза поднять на вас беда:

Вы их встречаете всегда

С лицом сердитым, неприветным.

Я полон страстною тоской,

Но нет! рассудка не забуду

И на нескромный пламень мой

Ответа требовать не буду.

Не терпит бог младых проказ

Ланит увядших, впалых глаз.

Надежды были бы напрасны,

И к вам не ими я влеком.

Любуюсь вами, как цветком,

И счастлив тем, что вы прекрасны.

Когда я в очи вам гляжу,

Предавшись нежному томленью,

Слегка о прошлом я тужу,

Но рад, что сердце нахожу

Ещё способным к упоенью.

Меж мудрецами был чудак:

«Я мыслю, – пишет он, – итак,

Я, несомненно, существую».

Нет! любишь ты, и потому

Ты существуешь, – я пойму

Скорее истину такую.

Огнём, похищенным с небес,

Япетов сын (гласит преданье)

Одушевил своё созданье,

И наказал его Зевес

Неумолимый, Прометея

К скалам Кавказа приковал,

И сердце вран ему клевал;

Но, дерзость жертвы разумея,

Кто приговор не осуждал?

В огне волшебных ваших взоров

Я занял сердца бытие:

Ваш гнев достойнее укоров,

Чем преступление мое,

Но не сержусь я, шутка водит

Моим догадливым пером.

Я захожу в ваш милый дом,

Как вольнодумец в храм заходит.

Душою праздный с давних пор,

Ещё твержу любовный вздор,

Ещё беру прельщенья меры,

Как по привычке прежних дней

Он ароматы жжёт без веры

Богам, чужим душе своей.

Между январем и июнем 1824

77

Взгляни на звезды: много звезд

В безмолвии ночном

Горит, блестит кругом луны

На небе голубом.

Взгляни на звезды: между них

Милее всех одна!

За что же? Ранее встает,

Ярчей горит она?

Нет! утешает свет её

Расставшихся друзей:

Их взоры, в синей вышине,

Встречаются на ней.

Она на небе чуть видна,

Но с думою глядит,

Но взору шлёт ответный взор

И нежностью горит.

С неё в лазоревую ночь

Не сводим мы очес,

И провожаем мы её

На небо и с небес.

Себе звезду избрал ли ты?

В безмолвии ночном

Их много блещет и горит

На небе голубом.

Не первой вставшей сердце вверь

И, суетный в любви,

Не лучезарнейшую всех

Своею назови.

Ту назови своей звездой,

Что с думою глядит,

И взору шлёт ответный взор,

И нежностью горит.

Июль – начало августа 1824

78. НЕВЕСТЕ

А. Я. Васильевой

Не раз Гимена клеветали:

Его бездушным торговцем,

Брюзгой, ленивцем и глупцом

Попеременно называли.

Как свет его ни назови,

У вас он будет, без сомненья,

Достойным сыном уваженья

И братом пламенной любви!

1824 Роченсальм

79

Завыла буря; хлябь морская

Клокочет и ревёт, и чёрные валы

Идут, до неба восставая,

Бьют, гневно пеняся, в прибрежные скалы.

Чья неприязненная сила,

Чья своевольная рука