Полночное солнце - [6]

Следующие полчаса станция пустует. А я все пою и играю, как будто у меня концерт в Карнеги-холле. Наконец к платформе подкатывает следующий поезд. Выходит девушка, которая, как мне кажется, может быть одной из многочисленных подружек Зои. С любопытством меня оглядев, она бросает в мой футляр полупустую пачку «Скиттлз».

– Большое спасибо! – кричу я ей вслед.

Она оборачивается и только слегка пожимает плечами, но сколько презрения ей удается выразить! Ну и плевать. Я не из тех, кто бросает начатое. Запеваю следующую песню собственного сочинения.

На лестнице появляется какой-то хипстер лет тридцати или старше, с бородой, как у дровосека. Жертвует мне несколько монеток. Этого недостаточно, чтобы оплатить парковку, но я, к счастью, пришла пешком. Папа говорит, я «еще не готова» сама водить машину. Неужели боится, что я сяду за руль и сразу помчусь навстречу закату? Не знаю, может, я и сбежала бы, как Рапунцель, да некуда. Поэтому ругаться с отцом из-за водительских прав смысла нет.

Я уже начинаю думать, что вечер выдался самый обыкновенный – такой, когда время еле ползет, – и вдруг замечаю маленького мальчика с ангельским личиком. Он тянет маму за руку, и оба останавливаются прямо передо мной. Ребенку явно пора спать, но моя песня его как будто заворожила. Он не шелохнувшись слушает ее до конца, а потом изо всех сил хлопает в ладошки.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я, когда аплодисменты стихают.

Жаль, что он еще маленький и не может зарегистрироваться на «Фейсбуке». А то у меня наверняка появился бы четвертый официальный фанат.

– Томми, – отвечает малыш. – Я еду ночным поездом.

– Это здорово, – говорю я.

Он сжимает пухлые кулачки и упирает их в бока:

– А ты тоже поедешь?

Я улыбаюсь и качаю головой:

– Нет. Я просто здесь играю.

– А почему так поздно?

Нельзя не признать: вопрос логичный. В утренний час пик и тех, кто не обратил бы на меня особого внимания, и тех, кто кинул бы мне полпачки драже, было бы гораздо больше. Соображает мальчик. Я решаю сказать ему правду.

– Мне нельзя выходить на солнце.

Томми оценивающе прищуривается и быстро приходит к тому выводу, который сделали все дети вокруг меня, когда я была в его возрасте:

– Ты вампирка?

Я смеюсь. Превращение в вампира, пожалуй, многое бы для меня упростило. Ожидаемая продолжительность моей жизни возросла бы на несколько веков, и я не испытывала бы огромного напряжения из-за того, что должна успеть сделать нечто мощное и потрясающее, чтобы доказать сам факт своего недолгого существования.

– К сожалению, нет. Хотя было бы прикольно. У меня что-то вроде очень сильной аллергии.

Мальчик кивает:

– У меня аллергия на клубнику. Сыпь. И нос сопливится.

– Это паршиво, – говорю я, поднимая глаза на мать ребенка.

Может, ей не нравится, что я грубовато выражаюсь? Но нет, ложная тревога: она что-то строчит у себя в телефоне и, скорее всего, не слышала моих слов.

– А что будет, если ты выйдешь на солнце? – спрашивает Томми.

Я морщусь и пожимаю плечами. Конечно, ни к чему ребенку знать, что ультрафиолетовые лучи могут меня обуглить. Пугать его лекцией о раке кожи я тоже не собираюсь. Поэтому отвечаю расплывчато:

– Будет кое-что похуже сыпи.

Томми опять кивает. Похоже, я его впечатлила. Ну да, он ведь еще ничего в жизни не видел.

– А знаешь, – говорю ему я, – у меня есть песенка про тебя и твою аллергию.

Он удивленно раскрывает рот, а я начинаю импровизировать:

– Мы с Томми друзья, у него аллерги-и-и-ия! Когда он ест клубнику, его носик чешется дико! А мне целый день нельзя выходить из дому. Как хорошо, что мы дружим с Томом!

Мальчик хохочет.

– Нравится? Погоди, ты еще припев не слышал. – И я затягиваю: – Ду-да-ду-да-дия! Ду-да-ду-да-дия! У нас с Томми аллергия!

Когда мама его уводит, он улыбается мне во весь рот. На прощание оборачивается и машет, все с той же улыбкой. Этот маленький чувачок наверняка был моим первым и последним слушателем сегодня. Больше уже точно не от кого ждать внимания. Значит, пора «обкатать» мою самую последнюю песню: я проверю, не нужно ли что-нибудь поменять, а если собьюсь, никто не услышит.

Достаю свой видавший виды блокнот, густо исписанный текстами песен. Это мой лучший друг после Морган. Открыв страницу, на которой нацарапан новейший шедевр, я делаю глубокий вздох и начинаю петь. Поется так хорошо, так легко, что на какое-то время я совершенно обо всем забываю. Из-за своей чертовой болезни я торчу здесь одна, а не веселюсь на обалденном выпускном вечере – ну и пусть. Сейчас все это для меня не имеет значения.

Когда я отрываю взгляд от струн своей гитары, мне кажется, что наступил апокалипсис: мир навсегда изменился. Прямо перед собой я вижу Чарли Рида. Он смотрит на меня с интересом. Слушает песню, которую я, откровенно говоря, сочиняла, думая о нем. Меня совершенно переклинивает, и я скрипучим голосом произношу:

– О господи!

– Привет! – говорит Чарли, смеясь над моим замешательством.

Привет… Может, это и не слишком оригинальное начало, ну да какая разница! Я до сих пор не могу прийти в себя оттого, что передо мной действительно стоит он – тот, за кем я так долго наблюдала издалека. Сердце бешено колотится – лишь бы не потерять сознание. Вскочив, я пытаюсь запихнуть гитару в футляр. Пачка драже вываливается на пол. «Скорее бежать отсюда!» – думаю я. У меня так мало жизненного опыта, что я совершенно не представляю, как разговаривать с самым классным парнем на планете. Да и вообще с любым парнем, красивым или страшненьким, если он старше Томми – моего фаната номер один. С Чарли Ридом я поболтаю в другой раз, когда у меня не будет такой паники.