Полночь XXI века - [47]

Добравшись до нужного этажа, Тимофей стал весь потный и злой, ноги налились свинцом. Когда же в холле возле лифта никого не оказалось, Тимофей обругал себя дураком: мог бы и сам сообразить, что можно не тащиться по лестнице до конца — а зайти в лифт на втором этаже и выйти на одном из предпоследних. Паша наоборот сообразил, вот и не рискнул ждать. «Ладно, пусть думает, что это я не из-за него, а прогуляться решил», — Тимофей попробовал найти хоть что-то хорошее в своей глупости, и быстрым шагом двинулся к нужной двери. Аудитория сегодня была вытянутая и многоярусная, но все хорошие места предсказуемо были уже заняты: или садиться на верхний ярус, откуда ничего не видно и не слышно, или на первый прямо перед кафедрой преподавателя. Секунда раздумий и быстрый взгляд — Паша Лебедев призывно махал рукой занять место рядом — определили: Тимофей, завидев в коридоре преподавателя, торопливо уселся на первом ряду.

Молодой доцент был только вчера из аспирантуры, появился на кафедре совсем недавно и случайно вместо неожиданно уволившегося преподавателя. Из-за этого он одновременно стеснялся студентов, которые были ненамного его младше, и старался показать всем свою важность и солидность. Едва доцент вошёл, то сразу встал за кафедру и начал что-то читать. Кончик его тонкого носа тихонько шевелился, шевелились губы, слова, как горошек, сыпались изо рта, издавая какой-то звук при своём падении. Маленькие слоновьи глаза иногда поднимались и смотрели в сонные лица студентов, и тогда контраст чёрных глаз и бледного лица был ещё резче. И вроде бы звонко, красиво говорил преподаватель, рассказывал о Петре Великом, пусть ничего, по-видимому, интересного не сообщал, но девушки на первом ряду с таким интересом его слушали, переглядывались между собой и улыбались, что становилось завидно. Тимофея от ровного, широкого потока слов наоборот разморило, он сидел с туманной головой и изо всех сил пытался не уснуть: скандал получился бы знатный.

До конца пары Тимофей высидел еле-еле, сразу, как появилась возможность — встал и вышел в коридор размяться, с удивлением попутно отметив, что вокруг преподавателя столпился небольшой кружок студентов, все что-то обсуждают. То ли и в самом деле Тимофей оказался несправедлив, и читал лектор неплохо, то ли тема интересная, то ли он что-то пропустил, а по предмету грядёт какая-то проверка, и наиболее ответственные решили получше подготовиться заранее.

Именно в коридоре Тимофея и поймал Паша Лебедев.

— Я, знаешь, — начал он, садясь на подоконник и принимая тот шутовской тон, за который Тимофей его у раньше недолюбливал, — уже было подумал, что ты меня избегаешь.

Злость на Пашу, которая накатила после материалов корпоративной Службы безопасности, слегка поостыла, нарываться на скандал не хотелось. Особенно сейчас, когда усталость от дороги и выматывающего ночного совещания навалилась вдвойне. Поэтому Тимофей начал как можно миролюбивее:

— Избегаю. Я вообще всех избегаю после ночного перелёта на пол страны, а тебя — особенно. Покоя хочу, и чтобы меня никто не трогал.

Паша рассмеялся:

— A fichtre a blic или, переводя речь франков на нормальный язык, черт возьми! Я ничего не понимаю и потому смеюсь над собой. Parfait, mon cher, то есть прекрасно, дорогой мой. Не торопись обижаться, а лучше выслушай меня. Заодно не поведаешь ли, в чём причина столь глубокой и не имеющей веских причин меланхолии?

Такая неожиданная напористость Тимофея смутила.

— Так что тебе?

— Мой друг, прими себе за правило: когда тебя спрашивают, то не для того, чтобы получить в ответ глупый вопрос, — это провинциальная и даже мещанская манера.

— Пашенька, не находишь ли ты, что ты как будто немного борзеешь? — спросил Тимофей, сдвинув брови. — И перестань, пожалуйста, сыпать своими любимыми французскими словечками.

— Ты думаешь? — переспросил Паша, делано вздохнул, явно играя на публику — разговор привлёк тех сокурсников, кто тоже был в коридоре, и умолк.

— Надеюсь, тебя не очень обидело моё замечание? — демонстрируя вежливость, проговорил Тимофей.

— Не будем больше говорить об этом, — чуть рассеянно ответил Паша. — Если бы меня обидели твои слова, я должен бы по нашим правилам сейчас же расстаться с тобой, и завтра утром, мой друг Timothée, просил бы тебя сделать ему честь указать кого-нибудь из твоих друзей, с которыми я мог бы условиться относительно остального. Затем, в назначенный час, мы сошлись бы в условленном месте нашего замечательного университетского парка, в чёрных, наглухо застёгнутых сюртуках, протянули бы друг другу руки, как будто между нами ничего не произошло, и пока наши друзья доставали бы шпаги, мы говорили бы с тобой о погоде, о последних скачках, о нашей непревзойдённой и несравненной Adèle… — последовал вежливый полупоклон в сторону стоявшей у самой двери первой красавице их группы.

— Короче, — Тимофей понемногу начал терять терпение. — Что ты от меня хочешь?

— Я? Хочу? Ты ошибаешься, мой друг Timothée, я наоборот — всего лишь намерен пригласить тебя к себе на отдых, развеять грусть. Отец как раз привёз из поместья новых служанок, — и шепнул так, чтобы слышал один Тимофей: — Есть пара молоденьких совсем девочек, а ещё есть одна просто шикарная: девственница, и при этом мягкая и податливая, как масло. Хотел подарить её первую ночь тебе.