Полночь: XXI век - [101]

Шрифт
Интервал

На сей раз можешь вопить, сказал он жене, тебя все равно никто не услышит. Мне надоело играть в кошки-мышки. Тебя целый день нет дома, а я еще и помалкивай. Теперь я уже во всем сомневаюсь. Дошло до того, что я задумываюсь, не подстроила ли ты все это только для того, чтобы меня помучить. Послушай меня, Робер, сказала она, я никогда не поддерживала отношений с месье Дарумом. Он ответил: Я готов тебе поверить, вот только верить приходится слишком многому. В один день это сверхурочные часы, назавтра срочный случай, мы обсуждали это с мадам Каросса. Поначалу, объяснил он, я и думать ни о чем не думал, но, поговорив с соседкой, в конце концов решил, что, возможно, стоит приглядеться к уходам и приходам своей жены.

Он расстегнул ремень. Я заметил мадам Доменико в ее желтом платье без рукавов. Видел ее плечо, розовую атласную бретельку бюстгальтера и упавшую ей на руку лямку комбинации. Его выводили из себя слишком узкие для пряжки шлевки брюк, он вытягивал ремень в противоположную сторону, приговаривая, что чувствует себя покинутым, но больше на нее не сердится. После чего велел жене снять платье и комбинацию. Как раз в этот момент раздался визг ленточной пилы. Я подумал, что месье Трибонне не справится с двенадцатью кубометрами до самой ночи, и взмолился, чтобы он прекратил пилить. Она расстегнула платье, сняла его и положила прямо на пол, потом без единого слова стянула с себя через низ комбинацию. Он взял ее и скрутил двумя руками, словно выжимал белье. Потом поднял глаза к большому гвоздю, оставленному плотниками посреди балки. Месье Доменико привязал комбинацию к гвоздю. Его жена подняла руки. Он завязал узел вокруг ее запястий. Он сказал, что теперь ее прощает. И занял позицию. Она повернулась к нему, опустив голову. Она сказала, что он может проверить, но не делает этого. Он добыл доказательство, что она уезжала за молоком, но не удосужился посмотреть, есть ли молоко в стоящем на террасе бидоне. Затем он подстроил ритм своих ударов под то, как проходили под пилой поленья.

Ее глаза были закрыты. Я подумал, что месье Трибонне еще не закончил свою работу. Но мотор перестал вращаться. Я насчитал двенадцать поленьев, распиленных на четыре части. На сей раз месье Трибонне подаст знак своей жене, и та откроет дверцу 202-го[35] и вытащит коробку, снимет с нее крышку, вытащит литровую бутыль эльзасского пива. Месье Трибонне станет пить прямо из горлышка. И только потом поднимет на лоб очки, развяжет фартук, бросит его на пилораму. Его жена начнет сметать опилки вокруг него. Он выбьет металлическим прутом клинья с обеих сторон от колес, подойдет к кабине, распахнет дверцу, запустит грузовичок, продвинется на метр, чтобы оказаться вровень со штабелем дров и освободить утонувшие по ось в опилках задние колеса. Потом вытащит из-под сиденья канистру, отвинтит пробку, нальет в бак бензин. Какое-то время постоит, опершись о крыло машины, слегка проведет кистью по железному листу пилорамы, засунет кисть обратно в банку у решетки мотора, рядом со связкой разводных ключей.

Мне бы хотелось, чтобы в тот вечер он решил не заканчивать на ночь глядя. Но он вновь запустил мотор. Одноцилиндровик вновь обрел свой ритм. Ленточная пила так и пела на шкиве. Я, широко раскрыв глаза, смотрел на мадам Доменико. Ее муж отступил. Он заправлял подол своей рубашки в брюки, приговаривая, что ей придется выстирать эту рубашку. Он сказал что-то про свою жену, но я не расслышал, потому что зажимал ладонями уши, и взял с металлической канистры ремень. Мотор вдалеке закашлялся и остановился. Снова тишина. Он вставил ремень на место. Развязал руки жене, которая так и осталась стоять.

Она смотрела на него. Быть может, гадала, что случится на этот раз. Он подошел к ней. Он прикорнул к ее груди, спрашивая у нее — он чуть ли не хныкал, — как все пойдет дальше. Она ничего не говорила. Он потребовал, чтобы она отвечала. Тогда можно было бы подвести черту под этой историей. Начинало темнеть. Завтра утром останешься дома, приказал он. На работу пойдешь только после обеда.

Звонок в дверь. Он среагировал первым: Пойду посмотрю. Он сбежал по ступенькам. Он уже теребил ручку входной двери, вспомнил, что запер ее на ключ, повернул ключ: Иду! Иду! Вновь зазвенел звонок.

Я смотрел на мадам Доменико. Однажды я уже видел ее в комбинации — когда принес газету. Она была у себя в ванной. Сказала: Положи ее на кухонный столик, Линдберг. Я так и сделал. Но в тот самый миг, когда я открывал, собираясь уйти, дверь на террасу, она позвала меня: Подожди. Через приоткрытую дверь она протянула мне монету. В ванной было светло. Я разглядел ее, в тюрбане из завязанного на голове полотенца. Она стояла рядом с умывальником. В чем дело? спросила она. Я ничего не ответил. Она сказала, что любит меня, затем: Подойди поближе, тебе нечего бояться, ты что, никогда никого не видел в ванной?


Инспектора держались на пороге. Месье Доменико не растерялся: Вы пришли как нельзя кстати. Я слушал, что говорит их старший: Они с коллегой зашли узнать, все ли идет гладко, месье Доменико, заполнили ли вы бумаги на заем. В связи с этим у меня хорошие новости, все соседи согласны, вы получите скидку на ксилофен. Это и впрямь была хорошая новость. Месье Доменико еще не подписал бумаги, но собирается сделать это сегодня вечером, после того как изучит их до конца. Он спросил у инспекторов номер их лицензии. Инспектор ответил, что с собой ее у него нет, она в их конторе в отеле. Мне редко приходилось видеть подобное согласие среди соседей, заметил он, вы об этом не пожалеете… И еще, месье Доменико, мы пришли забрать материалы наших анализов. Мы оставили их у вас, я сию минуту.


Еще от автора Жан Эшноз
Чероки

«Чероки» это роман в ритме джаза — безудержный, завораживающий, головокружительный, пленяющий полнозвучностью каждой детали и абсолютной непредсказуемостью интриги.Жорж Шав довольствовался малым, заполняя свое существование барами, кинотеатрами, поездками в предместья, визитами к друзьям и визитами друзей, романами, импровизированными сиестами, случайными приключениями, и, не случись Вероники, эта ситуация, почти вышедшая из-под его контроля, могла бы безнадежно затянуться.


Молнии

Сюжет романа представляет собой достаточно вольное изложение биографии Николы Теслы (1856–1943), уроженца Австро-Венгрии, гражданина США и великого изобретателя. О том, как и почему автор сильно беллетризовал биографию ученого, писатель рассказывает в интервью, напечатанном здесь же в переводе Юлии Романовой.


Я ухожу

Феррер, владелец картинной галереи в Париже, узнает, что много лет назад на Крайнем Севере потерпела бедствие шхуна «Нешилик», на борту которой находилась ценнейшая коллекция предметов древнего эскимосского искусства. Он решает отправиться на поиски сокровища, тем более, что его личная жизнь потерпела крах: он недавно разошелся с женой. Находки и потери — вот лейтмотив этого детективного романа, где герой то обретает, то теряет сокровища и женщин, скитаясь между Парижем, ледяным Севером и жаркой Испанией.


Равель

Равель был низкорослым и щуплым, как жокей — или как Фолкнер. Он весил так мало, что в 1914 году, решив пойти воевать, попытался убедить военные власти, что это идеальный вес для авиатора. Его отказались мобилизовать в этот род войск, как, впрочем, отказались вообще брать в армию, но, поскольку он стоял на своем, его на полном серьезе определили в автомобильный взвод, водителем тяжелого грузовика. И однажды по Елисейским Полям с грохотом проследовал огромный военный грузовик, в кабине которого виднелась тщедушная фигурка, утонувшая в слишком просторной голубой шинели…Жан Эшноз (р.


Один Год

«Один Год» (1997) — восьмой роман Эшеноза. Его действие закручено вокруг молодой женщины с победоносным именем Виктория. Год — это год жизненного странствия, время, за которое жизнь Виктории совершает полный цикл.


Гринвичский меридиан

Первый роман неподражаемого Жана Эшноза, блестящего стилиста, лауреата Гонкуровской премии,
одного из самых известных французских писателей
современности, впервые выходит на русском языке. Признанный экспериментатор, достойный продолжатель лучших традиций «нового романа», Эшноз
мастерски жонглирует самыми разными формами и
жанрами, пародируя расхожие штампы «литературы
массового потребления». Все эти черты, характерные для творчества мастера, отличают и «Гринвичский меридиан», виртуозно
построенный на шпионской интриге с множеством
сюжетных линий и неожиданных поворотов.


Рекомендуем почитать
Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.


Скучаю по тебе

Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?


Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.