Полная переделка - [4]

— Я вас слушаю, — напомнил я Гереро о своем существовании и с трудом уклонился еще от одной волны раздражения, которая накатывалась на меня. Я еще не решил, позер ли он или просто не слишком приятный человек, но я все время должен был сдерживаться в его присутствии.

— Я знаю, — коротко кивнул Гереро, словно кто-то дернул его за его черную с проседью бороду. — Просто мне нечего вам рассказывать.

— Ну хорошо. — пожал я плечами, — если вам нечего мне рассказывать, мне, в свою очередь, нечего слушать. — Я встал и снял с себя наушники «сансуси».

— Да перестаньте же вы! — взорвался Гереро. — Если я должен каждую секунду думать о том, чтобы не обидеть своего адвоката… — он пожал плечами, и я снова надел «сансуси». Не нужно мне было разыгрывать этот крохотный и неубедительный скетчик. Я знал, что никуда не уйду. Он знал, что я не уйду. Я знал, что он знал. Он знал, что я знал, что он знал и так далее. В наш век электронных судов и судей адвокаты, во всяком случае живые адвокаты, а не консультационные машины, клиентами не разбрасываются. Это знали все. В том числе и Гереро. Наверняка знал. Он был из тех, кто всему знает цену. Иногда даже и себе.

— Мне нечего вам рассказывать потому, — твердо сказал Гереро и посмотрел мне прямо в глаза, — что я не убивал эту Джин Уишняк, не жил с этой девицей, никогда не видел ее и даже не слышал ее имени до двадцать первого сентября, то есть до позавчера, когда меня арестовали, предъявив обвинение в ее убийстве. Вот и все. — Должно быть, ни уловил сомнение в моем взгляде, потому что добавил: — Это истинная правда, черт побери! Понимаете вы меня? Истинная правда!

Он вышел из себя и сразу стал симпатичнее. Даже не симпатичнее, наверное, а просто человечнее. Исчезло невыносимое выражение снисходительного и чуть насмешливого превосходства.

— У вас есть алиби или хоть что-нибудь похожее на алиби? Когда произошло убийство?

— Девятнадцатого вечером. Как видите, им не понадобилось много времени, чтобы найти убийцу… Я освободился рано, около четырех, и поехал за город. У меня там домик.

— Где именно?

— Элмсвиль.

— Угу, — кивнул я, — чудное место.

Гереро посмотрел на меня с видимым сожалением. Бедный, глупый адвокатик! Неужели он до сих пор не понял, что все имеющее хоть какое-то отношение к Лансу Гереро, от дыма его сигареты до домика в Элмсвиле, может быть только наилучшего качества? Возможно, он и трупики делает только экстра-класса. И он, этот адвокат, тоже должен проникнуться этой идеей избранности, если хочет быть адвокатом самого Ланса Гереро, Я расправил плечи и выпрямил спину.

— И вы там были все время? В Элмсвиле?

— Да.

— Вас там кто-нибудь видел?

— Да.

— Кто?

— Моя любовница. Она приехала ко мне в семь и уехала в одиннадцать.

— А убийство произошло?

— В обвинительном заключении говорится, между девятью и десятью.

Он был все время начеку. Подчеркнул: в обвинительном заключении говорится… Удивительное дело, как клиенты обычно пытаются уверить нас, адвокатов, в своей невиновности, вместо того чтобы вместе подумать над тактикой защиты.

— Ваша любовница может дать показания?

Гереро медленно покачал головой.

— Боюсь, что нет.

— Почему?

— Она замужем за довольно богатым человеком. Они давно бы разошлись, но он скуп, как Шейлок, а она жадна, как голодная акула. При разводе она получила бы изрядную толику. Но если бы ее супруг мог доказать, что она совершила прелюбодеяние — так это у вас называется? — он показал бы ей кукиш. А ей признать, что она провела несколько часов с глазу на глаз с мужчиной — все равно что расписаться в факте любовной связи. Поэтому-то она никогда не даст показаний.

— Вы в этом уверены?

— К сожалению, да.

— Даже если она будет знать, что вам угрожает смерть или полная переделка?

Гереро внимательно посмотрел на меня. Он все еще никак не мог привыкнуть к моим вопросам, В самом деле, о какой жалости может идти речь, когда рискуешь потерять на ней деньги? Интересно, а как поступил бы на ее месте сам Гереро? Так же, как она? Удивительно было, как реально, как четко он воспринимал идею денег, даже чужих, и как абстрактна была пока что для него идея смерти или переделки. Своей смерти или своей переделки. Пока…

— А нельзя ли все-таки уговорить вашу даму дать показания?

— По-моему, я вам уже сказал. Ее зовут, кстати, Урсула Файяр.

Гереро посмотрел на меня, чтобы убедиться, какой эффект произведет на меня это имя. Посмотрел, как мне показалось, даже с гордостью. Да, миссис Файяр было что терять. У ее супруга было больше миллионов, чем у меня рубашек.

— Неужели же все-таки она не согласится выступить на суде, зная, что от ее слов зависит жизнь человека?

— Нет, она не сентиментальна.

Да, разумеется, рисковать деньгами из-за жизни человека — это сентиментальность. Во всяком случае, когда речь идет о деньгах мистера Файяра.

— Ну а заставить ее выступить в суде мы не сможем?

— Что значит «заставить»? — насторожился Гереро. Слово «заставить» было ему понятнее, ближе.

— Есть у вас какие-нибудь доказательства вашей связи? Письма, записочки? Что-нибудь в этом роде?

Гереро задумчиво пососал верхнюю губу и с сожалением покачал головой. Чувствовалось, что он бы с удовольствием прижал бедную маленькую Урсулу Файяр к ногтю. И он не был сентиментален. Два голубка, не забывающие о выгоде. Две электронные машины, не забывающие в объятиях цену друг друга и всегда готовые продать, Лишь бы была подходящая цена.