Полководец. Биографическая повесть - [17]
- И при всем том вас не покидала никогда уверенность? Вы сами все время были твердо уверены в победе?
Маршал задумывается и, как бы взвешивая слова ответа, негромко говорит:
- Уверен. На войне ведь не все решается количеством войск. Главную роль в исходе операции решает их качество.
- Но ведь немецкая армия была отлично обучена, опьянена легкими победами в Западной Европе. Ну, а дисциплинированности немцам не занимать.
- Качество солдата - это не только его умение стрелять, выполнять боевой устав и знать технику, словом, бить врага. Это прежде всего боевой дух, его сознательность, его патриотизм, его идейность. Да, и особенно идейность, что чрезвычайно важно в боевых испытаниях. А что касается количественного превосходства, то еще Суворов учил нас воевать не числом, а умением. Дальнейший ход войны подтвердил справедливость этого. Ведь и Калининская операция, участником которой вы были, увенчалась успехом, хотя мы не имели количественного превосходства. Наиболее честные западные военные историки признают это. Правда, у них всегда такое объяснение: в поражениях немцев виноваты их интенданты - не подвезли вовремя теплую одежду, обувь, машины оказались неспособными двигаться по занесенным снегом дорогам, - то есть разгромили немцев, мол, не советские солдаты и военачальники, а генерал Мороз. Известная песенка. Но ведь и нашим солдатам случалось воевать в башмаках с обмотками. И у нас в госпиталях хватало обмороженных. Генерал Мороз - он никого не щадил. Дух, боевой дух и высокая идейность, коммунистическая идейность - вот что составляет главное и решающее преимущество советского солдата, делает его самым стойким солдатом в мире. Все это в гигантских масштабах увидел мир, когда гитлеровский «Тайфун» надвигался на Москву.
СВИДАНИЕ ПОД ХАРЬКОВОМ
После Западного фронта И. С. Конев командовал Калининским, вновь Западным, затем Северо-Западным, потом Степным фронтами.
Я уже рассказывал о том, как, освободив мой родной город Калинин, он диктовал мне статью в «Правду». И вот сейчас, когда я пишу об этом полководце, вспоминаю встречи и беседы с ним, мне приходит на память и короткое свидание у стен Харькова, когда войска Степного фронта начинали штурм этого города.
Приехав из Москвы в украинскую деревеньку под странным названием Малые Проходы, где располагался в те дни штаб Степного фронта, я позвонил по телефону командующему и попросил разрешения представиться, как говорят военные, «по поводу прибытия».
- Командующий просит тебя зайти в четырнадцать ноль-ноль, - минуту спустя сообщил мне его адъютант, подполковник Александр Соломахин, прослуживший с Коневым всю войну. Сообщил и добавил: - Давай-ка сверим часы, а то у вас, у журналистов, они частенько отстают.
В шутке этой был известный смысл. Везде и во всем Конев был точен, сам никогда не опаздывал и терпеть не мог, когда опаздывали другие. Минутная задержка могла сорвать всю встречу. Он тотчас же брался за другое дело, и проникнуть к нему было уже невозможно.
К назначенному сроку я был на месте. Соломахин взглянул на часы: еще минута. Потом скрылся за дверью в светелке.
- Командующий ждет. Проходи.
Командующий поднялся из-за стола и пожал мне руку:
- Прибыли? Ну здравствуйте! Сколько не виделись? С год? Но какой год-то был! Сталинград, Курская дуга. Мы ведь с вами последний раз встретились под Ржевом. Так?
- Совершенно верно.
Зазвенел телефон. Конев взял трубку.
А мне как-то очень отчетливо вспомнилась эта последняя встреча необычайный ливень, превративший поля в болото, и наши танки, застрявшие в этой трясине, и немецкая артиллерия, расстреливавшая с ржевских высот прицельным огнем плененные грязью машины. В высоком военном, неведомого звания, ибо намокшая, залубеневшая плащ-палатка закрывала погоны, шагавшем по раскисшей пашне и опиравшемся на суковатую палку, узнал я командующего. Конев шел на наблюдательный пункт танковой бригады организовывать спасение застрявших машин.
- Помню, помню. Тяжелые были бои. Растерялись танкисты. Задал я им тогда перцу. А танки все-таки удалось спасти. Вытащили ночью их…
Рабочий кабинет командующего, как всегда у него, был просто светелкой в обычной чистенькой украинской хате. Все хозяйское оставалось на месте. Иконы в углу, обрамленные, по здешнему обычаю, богато вышитыми рушниками, пожелтевшие венчальные свечи возле них и даже пучок вербы, посиневшей от времени, выгоревшие базарные олеографии с лебедями и беседками и Иисус Христос - писаный красавец, шагающий по водам. Фотографии хозяев в черных рамах, рассыпанные по белейшим стенам. Все это как бы подчеркивало временность этого бивачного жилья, которое ничем не отражало характера и вкуса человека, в нем теперь обитающего.
Своего у командующего было здесь разве что раскладной походный стол, будто скатертью, накрытый картой, исчерканной синими и красными овалами и стрелами. Два таких же походных стула. Телефоны - один в деревянном футляре, полевой, другой - белый, блещущий полировкой и никелем, высокочастотный, по которому командующий связывался с командармами и со Ставкой. Тут же, с правой стороны, остро отточенные карандаши, торчащие из стакана, лупа, большие роговые очки оглобельками вверх. На стене деревянная, тоже складная, полка, на которой я успел различить корешки военных и литературных журналов. Томик генерала Драгомирова о Суворове. Книга Карла Клаузевица «О войне». Я взял ее и стал листать, чтобы не мешать разговору командующего по телефону. Книга оказалась читаной. На полях пометки, некоторые фразы подчеркнуты.
