Полковник Ростов - [2]

Двое суток валялся в номере Ростов, с момента задержания «Скандинава» уже прошло сорок два часа; можно в кажущейся безопасности извлекать из памяти детали всего того, что у шпионов именуется «провалом» и чего никак не могло произойти, поскольку все предосторожности соблюдались и были отшлифованы, но они же, подогнанные друг к другу, вызывали ныне тревожный стук сердца и стенания мышц недолеченного бедра. Человек, пришедший на встречу, мог быть кем угодно, но никак не местным немцем, не бельгийцем — и уже поэтому не знал полковника в лицо. Приди Ростов чуть пораньше — в кольцо оцепления он и сам попал бы, и хотя у полковника никто не спросит документов, он все же обозначился бы, и если бы «Скандинав» попался… Сорок шесть часов, пятьдесят, и наконец-то прибывший в Брюссель Фалькенхаузен, всего на пару часов в штаб заскочивший, принял полковника фон Ростова, выслушал, прочитал поданную ему бумагу, нашел на столе авторучку, американскую, трофей, о чем и сказал, беспощадно выругавшись и кляня заодно манеру англосаксов наиболее комфортно вести войну, приведя примером их легкие, вездесущие и ходкие автомашины. Спросил и о танках, вопрос тем более уместен, что задавался он Ростову, которого прислала сюда танковая инспекция, надо ж куда-то пристраивать увечного воина, не желавшего безбедно посиживать на пенсии до окончания войны, а та — об этом знали генерал Фалькенхаузен и сам полковник фон Ростов — вскоре завершится, и с концом ее исчезнут пенсии, дай бог самим уцелеть.

— Да не морочьте вы мне голову! — вскипел генерал, еще раз прочитав бумагу, но так и не подписав ее. — Вам же положен осмотр в берлинском госпитале! И отпуск, наконец! Какая тут к черту командировка!

Пришлось напомнить: в Берлине — строгости необычайные, таксисты обнаглели, никого не берут, пока пассажир не предъявит документ о поездке в служебных целях. Ехать же на собственной машине в Берлин — полный идиотизм, бензином там снабжаются только части СС и гестапо, — что и уломало Фалькенхаузена, подпись поставлена трофейным пером, еще один росчерк повелевал всем постам на дорогах не чинить препятствий направлявшемуся в госпиталь полковнику… Еще одна подпись требовалась, назревала необходимость и другой, но выручил оберштурмбаннфюрер Копецки, давний знакомый по Парижу, там до февраля в «Эколь милитер» Ростов преподавал тактику, в школе пересаживали на танки офицеров пехоты, и Копецки, сам танкист, не гнушался набираться ума-разума у вермахта, долго спорил с Ростовым на темы, уже обмусоленные за все годы войны и тем не менее живые, не меркнущие: экипажи эсэсовских танков были подготовлены много лучше вермахтовских, наводчик не хуже, к примеру, механика-водителя мог справляться с танком, что увеличивало боеспособность в три-четыре раза, вермахт же такую роскошь себе позволить не мог, война пожирала танковые экипажи быстрее, чем замену им давал тыл.

Спор в Париже получил завершение здесь, в Брюсселе, Копецки, потерявший в Нормандии уже половину танков, признался наконец, что все дело — в философии, эсэсовская дивизия прибывает на фронт для победы ценою собственной гибели, а вермахтовские танковые и моторизованные соединения стремятся с минимальными потерями одолеть врага… На несколько часов задерживался в Брюсселе Копецки, на беседу с Ростовым в тихом кафе мог отвести сорок минут, но оказались они очень ценными, оберштурмбаннфюрер почти шепотом поведал, что истинную, даже превосходящую эсэсовскую доблесть выказывают приданные ему русские батальоны, они все сплошь из ярых антибольшевистских формирований, им, русским, все нипочем, они, сохраняя святые немецкие жизни, гораздо лучше эсэсовцев громят зарвавшихся англосаксов, те ведь обязались настоящим, то есть сталинским, русским всех, кого в плен заберут, передать Москве, а это уже расстрел на месте.

Ростов сосредоточенно молчал, разговор о русских был ему не по душе, почему — знал, хорошо знал.

— Возможно, — нарушил он все-таки молчание. — Более того — соглашусь. Вы ведь саксонец и привыкли смотреть на нас, пруссаков, с недоверием и насмешкой: хамы, грубияны, драчуны, тупоголовые… Ошибаетесь. Мы, в Восточной Пруссии, соседствовали со славянами испокон веков и стали ценить их, уважать даже. Я, к примеру, не только знаю их, русских, но и читаю в подлиннике Толстого, его «Войну и мир». И «Анну Каренину» тоже. Чудная женщина, чудная!..

Восхваляя проклятых русских, полковник фон Ростов мысленно покусывал кончик языка, препятствуя дальнейшему словоизвержению; «Пс-ст!» — прошипелось им. А говорливый Копецки подавленно замолчал. Поди проверь, читает ли в подлиннике «Анну Каренину» пруссак фон Ростов, известный умением — оберштурмбаннфюрер знал это по Парижу — распускать о себе небылицы, большой и опасный притвора этот Ростов! К личному делу его не то что эсэсовца — самого Гиммлера не подпустят, вермахт выбил себе право хранить свои секреты, даже гестаповец не осмелится говорить с офицером вермахта в стиле допроса.

— Крохотная просьба, — вздохнул Копецки. — Меня на месяц командируют в Варшаву, мы на передовой не видим дальше носа, вы же в штабе поневоле обладаете немалым видением будущего. Так сколько, по-вашему, продержимся мы на побережье?