Полковник Пикар и дело Дрейфуса - [2]

Небольшой лист тонкой желтоватой бумаги в клеточках, исписанный мелким, не очень разборчивым почерком...Смотреть на него без волнения трудно: такие бури он когда-то вызывал во всем мире! Не было, кажется, газеты в Австралии, в Китае, в Патагонии, где бы в течение нескольких лет не склонялось во всех падежах это мало кому понятное техническое слово: «бордеро». Так называются на деловом французском языке бумаги, заключающие в себе какой-либо перечень. На листочке, принесенном майором Анри, неизвестное лицо сообщало кому-то — разумеетсяШварцкоппену, — что препровождает ему пять «интересных документов». Они дальше и перечислялись. Документы были действительно интересные, — быть может, не очень важные, но, разумеется, составлявшие тайну военного ведомства Франции.

Дело немедленно было доложено начальнику генерального штаба генералу Буадеффру, военному министру генералу Мерсье, министру-президенту Дюпюи и даже президенту республики Казимиру-Перье. Военные тайны, очевидно, выдавал какой-то офицер, имевший близкое отношение к центральным органам армии. С бордеро были сняты фотографии, — их роздали начальникам отделов: знаком ли им почерк? Розыски оставались бесплодными недели две. 5 октября начальник 4-го отдела Фабр и его помощник д'Аббовилль находят сходство: очень похож почерк офицера генерального штаба, капитана Альфреда Дрейфуса!

Впоследствии это объясняли антисемитскими настроениями высших чинов военного министерства. Но, может быть, роль антисемитизма в начале исторического дела очень преувеличена. Дрейфуса не любили сослуживцы, считавшие его гордым, надменным, самодовольным человеком. Однако военная карьера его была блестящей. Начальство очень отличало молодого капитана. Как раз незадолго до того, на маневрах, сам начальник генерального штаба генерал де Буадеффр, впоследствии главный антидрейфусар, больше часа беседовал с Дрейфусом о военных вопросах, гуляя с ним вдвоем у моста на виду у всех, — честь совершенно исключительная. По всей вероятности, военное начальство было поражено, услышав об измене этого офицера. Разумеется, власти тотчас раздобыли образцы почерка Дрейфуса. Начальник 4-го отдела был прав: сходство есть!

Сходство есть, — признаем и мы. Почерк Альфреда Дрейфуса действительно напоминает тот, которым написано бордеро.

Дознание было поручено майору Пати де Кламу. Дрейфусары позднее изображали этого человека в самом мрачном виде. Антидрейфусары, напротив, засыпали его похвалами. Полковник Шварцкоппен в своих воспоминаниях утверждал, что Пати де Клам был мечтатель-идеалист. Почти не отмечалось, что первый следователь по делу Дрейфуса занимался литературой, притом в роде мало понятном (не чужд он был и спиритизма). Малларме говорил: «Все в мире существует для того, чтобы кончиться книгой». Роль литературы в деле Дрейфуса, как и во многих других таинственных делах, очень велика. Велика и роль авторского самолюбия. Пати де Клам с первого взгляда признал, что бордеро написал Дрейфус, — как было позднее отказаться от авторского права на столь нашумевшее открытие! Во всяком случае, человек этот был довольно странный и чрезвычайно любивший эффекты. Он годился и в персонажи, и в творцы «Рокамболя».

Эффектный способ нашел Пати де Клам для изобличения преступника. Дрейфусу было через вестового предписано явиться 15 октября в военное министерство, якобы по служебному делу. В приемной его встретил Жорж Пикар, служивший тогда в министерстве. Он проводил Дрейфуса в кабинет начальника генерального штаба. Буадеффра в кабинете не было. У окна стоял Пати де Клам с черной шелковой повязкой на пальце и несколько офицеров, очевидно, приглашенных в качестве свидетелей. Дрейфуса посадили против зеркала — это типичный «Рокамболь». Пати де Клам попросил его написать под диктовку одно служебное письмо, — сам он порезал палец и писать не может. Дрейфус сел за письменный стол. Одни свидетели смотрели на него в упор, другие не сводили глаз с зеркала. Пати де Клам уселся рядом с Дрейфусом и стал диктовать что-то странное.

Фокус заключался в том, что на десятой строчке письма внезапно начиналось перечисление тех самых документов, которые значились в бордеро. По «Рокамболю», преступнику полагалось бы на этом месте вскрикнуть от ужасаили, по крайней мере, «покрыться холодным потом». Однако таинственная, зловещая обстановка опыта могла не на шутку напугать ни в чем не повинного человека, — преступника же она, собственно, предупреждала: готовься, сейчас будет удар по темени. Тонкие психологические приемы следователей (ведь существует настоящая следовательская вампука) вообще имеют этот небольшой недостаток: результат их можно толковать и так и этак. Когда Дрейфус дошел до десятой строчки, Пати де Клам вдруг «прошипел» («dit d'une voix sifflante»): «Что с вами, капитан? Вы дрожите?» — «Нет, нисколько, но здесь холодно» (на процессе потом долго обсуждался вопрос, дрогнула ли в этом месте письма рука Дрейфуса). Пати де Клам вскочил, положил руку на плечо преступника и «прокричал громовым голосом» («s'écria d'une voix tonnante»): «Капитан Дрейфус, именем закона я вас арестую! Вы обвиняетесь в государственной измене!..»