Полка. О главных книгах русской литературы - [60]
Это небезосновательное сравнение. Пушкин познакомился с «Горем от ума» в разгар работы над «Евгением Онегиным»; следы грибоедовской комедии можно увидеть и в комической галерее гостей на именинах Татьяны, и в её сне, варьирующем выдуманный сон Софьи; Онегина Пушкин прямо сравнивает с Чацким, попавшим «с корабля на бал». Татьяна — своего рода улучшенная версия Софьи, любительница романов, как и та, — наделяет совсем неподходящего кандидата чертами своих любимых литературных героев — Вертера или Грандисона. Как и Софья, она проявляет любовную инициативу, неприличную по понятиям того времени, — сочиняет «письмо для милого героя», который не преминул её за это отчитать. Но если любовное безрассудство Софьи Павловны Пушкин осудил, то к своей героине относится в сходной ситуации сочувственно. И когда Татьяна без любви выходит за генерала, как Софья могла бы выйти за Скалозуба, поэт позаботился уточнить, что муж Татьяны «в сраженьях изувечен» — не в пример Скалозубу, добывающему генеральский чин разными каналами, далёкими от воинской доблести. Как выразился в 1909 году в статье «В защиту С. П. Фамусовой» театральный критик Сергей Яблоновский, «Пушкин плачет над милою Таней и растворяет нам сердце, чтобы мы лучше укрыли в нём эту… спящую девушку и женщину», но Грибоедов «не захотел приблизить к нам Софьи. ‹…› Ей не предоставлено даже последнего слова подсудимого»[255].
Софью нередко воспринимали как девицу сомнительной нравственности, типичную представительницу порочного фамусовского общества, а Татьяну Ларину — как идеал русской женщины. Произошло это во многом потому, что Софье автор отказал в сочувствии — этого требовали интересы главного героя, Чацкого. Интересно, что в первой редакции комедии Грибоедов таки дал Софье возможность оправдаться:
И хотя в окончательном варианте автор отнял у героини этот монолог, выставляющий Чацкого в плохом свете, он позволил ей сохранить достоинство: «Упрёков, жалоб, слёз моих // Не смейте ожидать, не стоите вы их…» — так не могла бы сказать ни *****, ни московская кузина.
Что означают у Грибоедова фамилии героев?
Грибоедов в традиции классицистической комедии даёт почти всем своим героям говорящие фамилии. Такие фамилии обыкновенно выделяли главное свойство персонажа — олицетворённый порок, добродетель или какое-то иное одномерное качество: например, у Фонвизина глупые помещики прозываются Простаковыми, государственный чиновник, наводящий порядок, носит фамилию Правдин, а арифметику недорослю Митрофанушке преподаёт Цыфиркин. В «Горе от ума» всё менее прямолинейно: все говорящие фамилии так или иначе воплощают одну идею — идею вербальной коммуникации, преимущественно затруднённой. Так, фамилия Фамусова образована от латинского fama — «молва» (недаром главная его печаль при развязке — «Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!»). Фамилия Молчалина, «не смеющего своё суждение иметь», говорит сама за себя. Двоякое значение можно усмотреть в фамилии Репетилова (от французского répéter — «твердить наизусть», «повторять за кем-то»): этот персонаж, с одной стороны, молча слушает важные разговоры, которые ведёт «сок умной молодёжи», и после повторяет другим, а с другой — выступает как комический двойник Чацкого, иллюстрирующий его душевные порывы собственными физическими неуклюжими движениями. Князь Тугоуховский глух, полковник Скалозуб — «Шутить и он горазд, ведь нынче кто не шутит!» — мастер казарменных острот. В фамилии Хлёстовой можно усмотреть намёк на хлёсткое словцо, в котором ей не откажешь — она, например, единственная во всей комедии рассмешила главного остроумца Чацкого, отметившего, что Загорецкому «не поздоровится от эдаких похвал». Замечание Хлёстовой о Чацком и Репетилове (первого «полечат, вылечат авось», второй же — «неисцелим, хоть брось») предвосхищает позднейшие наблюдения литературоведов по поводу взаимосвязи двух этих персонажей.
Дмитрий Кардовский. Иллюстрация к комедии «Горе от ума». 1912 год[256]
Фамилию самого Чацкого (в ранней редакции — Чадский) разные исследователи ассоциировали со словом «чад» на основании его общей пылкости и разбора его реплик («Ну вот и день прошёл, и с ним / Все призраки, весь чад и дым / Надежд, которые мне душу наполняли» или сентенции о сладком и приятном «дыме Отечества»). Но более прямая ассоциация, конечно, с Чаадаевым.
Чацкий — декабрист?
Мнение, что Чацкому, как написал его Грибоедов, прямая дорога лежала на Сенатскую площадь, было впервые высказано Огарёвым, обосновано Герценом, утверждавшим, что «Чацкий шёл прямой дорогой на каторжную работу», и впоследствии безраздельно утвердилось в советском литературоведении — особенно после того, как книга академика Милицы Нечкиной «А. С. Грибоедов и декабристы» получила в 1948 году Сталинскую премию. Сегодня, однако, вопрос о декабризме Чацкого уже не решается так однозначно.
