Полка. О главных книгах русской литературы - [438]

.

Замена названия отразилась на восприятии произведения. Название „Тринадцатый апостол“ неотделимо от образа поэта-пророка, нового спасителя человечества, „голгофника“, распятого на кресте. Отказ от этого названия означал и утрату смысловой связи с подзаголовком поэмы — „тетраптих“: Маяковский уподоблял четыре части поэмы складню из четырёх икон.

Впрочем, „Облако в штанах“ было одним из рабочих вариантов названия ещё до представления поэмы в цензуру; более того, по признанию Маяковского, оно появилось раньше замысла самой поэмы. В статье „Как делать стихи“ он вспоминал: „Году в тринадцатом, возвращаясь из Саратова в Москву, я, в целях доказательства какой-то вагонной спутнице своей полной лояльности, сказал ей, что я не „мужчина, а облако в штанах“. Сказав, я сейчас же сообразил, что это может пригодиться для стиха, а вдруг это разойдётся изустно и будет разбазарено зря? Страшно обеспокоенный, я полчаса допрашивал девушку наводящими вопросами и успокоился, только убедившись, что мои слова уже вылетели у неё из следующего уха. Через два года „облако в штанах“ понадобилось мне для названия целой поэмы“[1739].

Маяковский. Киев, 1913 год[1740]

Заглавие „Облако в штанах“ появилось ещё при первой публикации в альманахе „Стрелец“ задолго до выхода поэмы отдельной книгой[1741]. Вполне возможно, что, остановившись в итоге на этом варианте названия, Маяковский руководствовался общей футуристической практикой эпатажа: именно такого провокационного названия публика и ожидала от поэта-футуриста. Творческое поведение будетлян было нацелено на скандал, шок, вызов, и название „Облако в штанах“ вполне соответствовало задачам футуристов: бросить вызов буржуазному обществу, смутить читателей, которые привыкли к изящной поэзии. Об этом говорят и названия футуристических манифестов („Пощёчина общественному вкусу“, „Идите к чёрту!“ и другие).

Образ „облака в штанах“ появляется уже в прологе поэмы:

Хотите —

буду от мяса бешеный

— и, как небо, меняя тона —

хотите —

буду безукоризненно нежный,

не мужчина, а — облако в штанах!

Маяковский противопоставляет „нежности“ публики нарочитую грубость, антиэстетизм своей поэзии. В первой же строфе пролога поэмы он обозначает свою главную задачу:

Вашу мысль,

мечтающую на размягчённом мозгу,

как выжиревший лакей на засаленной кушетке

буду дразнить об окровавленный сердца лоскут;

досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.

Филолог Михаил Вайскопф писал о возможных источниках метафоры „облако в штанах“: „Вообще же ироническое снижение неба (облака, ветра, души и т. д.) до „штанов“ было уже привычным мотивом, вероятно заданным Гейне („Сердитый ветер надел штаны“), хотя Маяковский сумел придать этой травестии драматическое звучание“[1742]. Об интерпретации названия „Облако в штанах“ подробно говорил филолог Леонид Кацис, акцентируя внимание на цитате из выступления Маяковского в марте 1930 года: „Люди почти не покупали её, потому что главные потребители стихов были барышни и барыни, а они не могли покупать из-за заглавия. Если спрашивали „Облако“, у них спрашивали: „В штанах“?“ При этом они бежали, потому что нехорошее заглавие»[1743]. Кацис предположил, что для Маяковского выбор подобного названия был продолжением авангардной игры: «Сделать „плохое название“ как можно более „плохим“. Таким, чтобы самому глупому было ясно»[1744]. Расчёт Маяковского оправдался: название «Облако в штанах» высмеяли журналисты, и книга получила дополнительную рекламу в прессе.

Что, кроме названия, изменила цензура при первом издании поэмы?

«Облако в штанах» существенно пострадало от цензуры, когда в сентябре 1915 года вышло первое издание (тираж 1050 экземпляров). Маяковский иронизировал в автобиографии «Я сам» над тем, что исключённые из текста слова были заменены точками: «Облако вышло перистое. Цензура в него дула. Страниц шесть сплошных точек. C тех пор у меня ненависть к точкам. К запятым тоже». Из поэмы были безжалостно вычеркнуты строки, в которых так или иначе упоминался Бог и другие религиозные образы:

в хорах архангелова хорала

бог, ограбленный, идёт карать!

А улица присела и заорала:

«Идёмте жрать!»

Также были исключены строки, призывающие к революции:

Где глаз людей обрывается куцый,

главой голодных орд,

в терновом венце революций

грядёт шестнадцатый год.

Не были оставлены без внимания и прямые призывы к восстанию:

Выньте, гулящие, руки из брюк —

берите камень, нож или бомбу,

а если у которого нету рук —

пришёл чтоб и бился лбом бы!

Наконец, были исключены места, в которых был особенно заметен кощунственный эротизм:

тело твоё просто прошу,

как просят христиане —

«хлеб наш насущный

даждь нам днесь».

Страстный, бунтарский финальный монолог поэта, обращённый к Богу, был исключён полностью. В предисловии ко второму изданию поэмы автор писал: «Долг мой восстановить и обнародовать эту искажённую и обезжаленную дореволюционной цензурой книгу». Однако даже в изуродованном виде поэма производила сильное впечатление — так, например, на первое издание поэмы отозвался Виктор Шкловский: «Цензурными вырезками превращённая в отрывки, притушенная, но и в этом виде огненная, вышла книга Маяковского „Облако в штанах“. Из книги вырезано почти всё, что являлось политическим credo русского футуризма, остались любовь, гнев, прославленная улица и новое мастерство формы. ‹…› В поэме нет ни седых волос — старых рифм и размеров, ни старческой нежности прежней русской литературы — литературы бессильных людей»