Полка. О главных книгах русской литературы - [434]
Скорее всего, Белый узнал об украинском философе Григории Сковороде из работ своего друга Владимира Эрна: статьи «Русский Сократ» (1908) и книги «Григорий Саввич Сковорода. Жизнь и учение» (1912). В этой книге Сковорода показан как первый и совершенно самобытный русский философ («В Сковороде проводится божественным плугом первая борозда, поднимается в первый раз дикий и вольный русский чернозём»). Сковороду, кроме того, почитал ещё один друг Белого — поэт Сергей Соловьёв, посвящавший философу стихи[1704].
Белому как антропософу могло показаться близким учение Сковороды о трёх взаимосвязанных мирах — большом мире, то есть всей Вселенной, микрокосме, то есть человеке, и символическом мире (мире Библии). Но для эпилога «Петербурга» важнее другое. Идеализированный Сковорода для Белого — философ-пантеист, странник, противостоящий мёртвой цивилизации; можно сказать, идеальная ролевая модель для переродившегося Аблеухова. Так что упоминание Сковороды в «Петербурге» можно рассматривать и как иронию. Это подтверждают стихи Белого, в которых Сковорода сравнивается с Кантом:
(«МЕФИСТОФЕЛЬ», 1908)
Что в «Петербурге» делают герои «Серебряного голубя»?
Белый задумывал «Петербург» как вторую часть трилогии «Восток и Запад». Этот план много раз менялся: третьей частью сперва должен был стать роман «Невидимый Град», затем — отдельная трилогия «Моя жизнь» (куда вошли романы «Котик Летаев» и «Крещёный китаец»). Если «Серебряный голубь», по Белому, показывал «Восток без Запада», то «Петербург» — «Запад в России». Трилогия «Моя жизнь» должна была знаменовать «Восток в Западе или Запад в Востоке и рождение Христова Импульса в душе». Этим грандиозным замыслам не суждено было сбыться; исследователи Белого сравнивают их крах с неудачей «Мёртвых душ» Гоголя[1705].
Белый вообще мыслил трилогиями (среди русских модернистов это свойственно не только ему). Последний замысел писателя, «Москва», тоже представляет собой трилогию и, судя по всему, должен соотноситься с «Петербургом». Все эти тексты в итоге не сложились в цельное сверхпроизведение, но между ними есть безусловная связь. Так, Николай Аблеухов многим напоминает героя «Серебряного голубя» Дарьяльского: «погибший как несостоявшийся народник, он воскресает в новой жизни как террорист, но тоже несостоявшийся»[1706]. В эпилоге Аблеухов «опрощается», припадает к корням — то есть следует за Дарьяльским. По признанию Белого, в «Серебряном голубе» важно ощущение «преследования», мучившее его самого. Мотивы преследования, слежки, подозрения, заговора постоянны и в «Петербурге»[1707].
В первоначальном замысле «Петербург» прямо продолжал «Серебряного голубя»: невесте Дарьяльского Кате приходило письмо, которое тот написал перед своим убийством; дядя Кати, крупный чиновник, ехал посоветоваться со своим другом — сенатором Аблеуховым. Тут Белого захватила цепочка ассоциаций, связь видов и звуков Петербурга с вырисовывавшейся в воображении фигурой сенатора — и прежний замысел был отброшен. Однако некоторые его детали сохранились. Мастеровой Стёпка в «Серебряном голубе» уходит в неизвестном направлении — чтобы появиться во второй главе «Петербурга» и пересказать своим столичным знакомым историю сектантов и убитого ими злосчастного «барина» Дарьяльского. Так морок петербургского «низа» подпитывается дикой стихией родом из совсем другой России. Утрированно неграмотная речь Стёпки и его обосновавшихся в Петербурге земляков («эвона», «ничаво», «нет у них надлежащих понятиев», «аслапажденье») вторит такой же речи деревенских сектантов-«голубей». Эта нарочитая ненормативность, которую Иванов-Разумник называл безвкусицей, для Белого — знак хтонической угрозы. Постоянный собеседник Стёпки революционер Дудкин в финале «Петербурга» сходит с ума и закалывает ножницами провокатора Липпанченко.
Николаевский мост в Санкт-Петербурге. Около 1888 года[1708]
Кроме того, в «Петербурге» упоминается уездный город Лихов из «Серебряного голубя». Вместе с Мухоединском, Гладовым, Мороветринском и Пупинском он олицетворяет «современную „больную“ Россию, которой суждено пройти через духовное преображение»[1709].
Если в «Петербурге» исследуется городское пространство, то «Серебряный голубь» — роман, с одной стороны, о стремлении к «земле, к природе родных полей»[1710], с другой — об угрозе, которые таит это пространство. Несмотря на то что в эпилоге «Петербурга» Аблеухов-младший тоже «расхаживает по полю, по лугам, по лесам» и читает «русского философа» Григория Сковороду, из второй, «берлинской» редакции «Петербурга» Белый убрал почти все реминисценции из «Серебряного голубя».
Можно ли считать Белого наследником Гоголя и Достоевского?
Множество мотивов и тем «Петербурга» берут начало в гоголевской прозе: обманчивость города — из «Невского проспекта», безумие Дудкина — среди прочего, в «Записках сумасшедшего». Многочисленные лирические отступления «Петербурга», конечно, навевают мысль о «Мёртвых душах».
