Полка. О главных книгах русской литературы - [418]
О каком «друге» в «Опавших листьях» постоянно идёт речь?
Розанов имеет в виду свою фактическую жену Варвару Бутягину, урождённую Рудневу. Он познакомился с ней в конце 1880-х годов в Ельце, где в то время служил учителем географии и истории в мужской гимназии. Бутягина была 21-летней вдовой священника с маленькой дочерью на руках. Розанов не раз отмечал, что чувства к молодой вдове возникли во многом из-за её рассказов о любви к первому мужу: «Я влюбился в эту любовь её и в память к человеку, очень несчастному (болезнь, слепота), и с которым (бедность и болезнь) очень страдала»[1615]. В 1891 году пара обвенчалась, но тайно — без свидетелей и записей в церковной книге, под условием немедленно покинуть Елец. Секретность объяснялась тем, что Розанов к тому времени уже был женат.
Будучи ещё студентом, он женился на сорокалетней писательнице Аполлинарии Сусловой, бывшей любовнице Достоевского. Брак с ней оказался сущим мучением для Розанова, литературовед и богослов Сергей Дурылин так вспоминал об их семейной жизни: «Несмотря на „романтику“, на „Достоевского“, он-то искал брака не по психологии, а по онтологии, а сам оказался в плену у брака по психопатологии». Суслова сама бросила мужа, но не соглашалась на развод на протяжении двадцати лет, из-за чего дети от брака с Бутягиной долгое время не могли получить фамилию отца, а сам писатель, если бы открылась правда о тайном венчании, мог бы отправиться в ссылку из-за двоежёнства. Вероятно опасаясь именно такого исхода, Розанов в своих «листках» называет Бутягину не женой, а «другом» или «мамочкой».
Писатель придавал отношениям с ней огромное значение, считал, что обязан ей духовным перерождением и появлением самых важных тем в своём творчестве. Значительная часть «Опавших листьев» занята признаниями «другу» в вечной любви и опасениями за его здоровье. В 1910 году из-за запущенного сифилиса у Бутягиной произошёл паралич, левая часть тела потеряла чувствительность и способность двигаться (от прогрессивного паралича, вызванного сифилисом, умер и первый муж Бутягиной[1616]). В том, что долгое время болезнь не могли правильно диагностировать и шанс на выздоровление был упущен, Розанов винил лично себя: «И вот эта мука: друг гибнет на моих глазах и, в сущности, по моей вине. Мне дано видеть каждый час её страдания, и этих часов уже три года. И когда „совесть“ отойдёт от меня: оставшись без „совести“, я увижу всю пучину черноты, в которой жил и в которую собственно шёл».
Жгучее ощущение вины, вероятно, объясняется не только выбором неправильных врачей для жены: писатель изменял Бутягиной. В письмах Флоренскому Розанов часто рассуждал о своих телесных (бисексуальных) «опытах», при этом он то отстаивал их необходимость, потому что они помогали ему в обосновании «теории пола», то сильно их стыдился. В письме от 17 января 1916 года писатель так объяснял своё отношение к изменам: «Я — расплывчатый, „вата“, „всё лезет“, „говно“, но параллельно же растягиваюсь на весь мир и „везде меня хватает“, и на Варю (мою и до известной степени „единственную“, solo), и на Валю, и проч. ‹…› В „вату“ меня Бог и устроил для понимания этой единственной в мире психологии, где „верность“ и „неверность“ так переплетаются, что не противоречат друг другу»[1617].
В «Опавших листьях» образ умирающего «друга» — главная антитеза лирического героя Розанова, воплощённый немой укор ему. О самом близком и любимом человеке здесь не говорится практически ничего характерного и определённого (если не принимать во внимание медицинские сводки о здоровье), для читателя Бутягина предстаёт не живой женщиной, а именно «совестью», чьё скорое исчезновение из жизни автора и образует главную cюжетную нить книги. В реальности Варвара Бутягина умерла только в 1923 году, пережив Василия Розанова на четыре года.
Это правда, что Розанов был ярым антисемитом и оправдывал погромы?
Было и такое. При этом он умудрялся быть анти— и филосемитом одновременно.
Розанов увлёкся еврейским вопросом ещё во второй половине 1890-х, особенностям иудейского быта, устройства семьи, культовых обрядов он посвятил целый ряд статей и книг. В сборнике «В тёмных религиозных лучах» (1909), пожалуй своей самой антихристианской книге, писатель вывел, что «еврей есть душа человечества, его энтелехия[1618]». Именно в иудаизме Розанов видел отражение своей «теории пола» и признавался, что любит евреев «физиологически» и «художественно»[1619]. Но со временем тон рассуждений начал меняться: писателя всё больше беспокоило возрастающее участие евреев в общественной жизни, поворотным событием для него стало убийство в 1911 году Петра Столыпина евреем-анархистом Богровым. В письме Михаилу Гершензону Розанов писал: «Это — простите — нахальство натиска, это „по щеке“ всем русским — убило во мне всё к ним, всякое сочувствие, жалость»[1620]. Антисемитский пафос хорошо чувствуется в «Опавших листьях», самой христианской книге Розанова, — здесь и о России, «обглоданной евреями», и о «липкости еврейских пальцев», о «захватанной» евреями литературе. Признавая еврейские погромы «грехом», Розанов всё же пытался найти им оправдание: «Погром — это конвульсия в ответ на муку. Паук сосёт муху. Муха жужжит. Крылья конвульсивно трепещут, — и задевают паука, рвут бессильно и в одном месте паутину. Но уже ножка мухи захвачена в петельку. И паук это знает. Крики на погромы — риторическая фигура страдания того, кто господин положения». При этом юдофобские выпады в «Опавших листьях» настолько страстные, что чаще всего напоминают изощрённые признания в любви: «Вопрос „об еврее“ бесконечен: о нём можно говорить и написать больше, чем об Удельно-вечевом периоде русской истории. Какие „да!“ и „нет!“»
