Полка. О главных книгах русской литературы - [269]

Схожие мысли о «Преступлении и наказании» можно прочитать у Константина Леонтьева, — впрочем, Леонтьев полагал, что в этом романе Достоевский ещё мало думал о подлинном христианстве (к примеру, Соня Мармеладова отслужила только панихиду по отце, а должна бы служить молебны, советоваться с духовниками и монахами, прикладываться к чудотворным иконам и мощам, читать не только Евангелие, а жития святых).

Чем дальше критика Достоевского уходила от позитивизма, тем больше говорилось о центральном значении «Преступления и наказания» среди его романов. Василий Розанов даже предлагал понимать все прочие тексты Достоевского «как обширный и разнообразный комментарий к самому совершенному его произведению — „Преступление и наказание“». Дмитрий Мережковский писал: «У Достоевского всюду — человеческая личность, доводимая до своих последних пределов, растущая, развивающаяся из тёмных, стихийных, животных корней до последних лучезарных вершин духовности». О героях Достоевского, переступающих запретную черту, Мережковский говорит: «Их страсти, их преступления, совершаемые или только „разрешаемые по совести“, суть неизбежные выводы их диалектики». Инвариант этого сюжета, этих мотивировок, конечно, в «Преступлении и наказании».

В целом с наступлением XX века оценку «Преступления и наказания» как одного из главных романов в мировой литературе уже ничто не могло поколебать, хотя в этом веке у Достоевского были серьёзные ненавистники (Бунин: «Ненавижу вашего Достоевского! ‹…› Он всё время хватает вас за уши и тычет, тычет, тычет носом в эту невозможную, придуманную им мерзость, какую-то душевную блевотину»; Набоков: «Убийца и блудница за чтением Священного Писания — что за вздор! ‹…› Это низкопробный литературный трюк, а не шедевр высокой патетики и набожности»). Роман стал предметом множества интерпретаций — литературоведческих, психоаналитических[1087], религиозных и, конечно, театральных и кинематографических. Он больше 20 раз экранизировался в разных странах; первой кинопостановкой стал немой фильм Василия Гончарова (1909, не сохранился). Из советских и российских экранизаций нужно отметить фильм Льва Кулиджанова (1969). Некоторые режиссёры, признавая за сюжетом Достоевского культурную архетипичность, перенесли действие в другие страны или в современность. Например, так поступил Аки Каурисмяки, для которого вольная экранизация Достоевского стала полнометражным дебютом.

Кто такая старуха-процентщица?

Для петербуржца 1860-х старуха-процентщица — вполне узнаваемый типаж. Мелкое ростовщичество (как сейчас сказали бы, микрозаймы) стало в это время очень распространённым явлением: обитатели трущоб, верхних этажей доходных домов, рабочие, студенты, чиновники — все жили бедно. «Только в одном номере… „Ведомостей С.-Петербургской полиции“ за 1865 г. помещено одиннадцать объявлений об отдаче денег на проценты под различные залоги», — сообщает комментатор «Преступления и наказания»[1088]. Условия выкупа залогов были суровыми, но свою старуху Достоевский делает нетипично скаредной: она «даёт вчетверо меньше, чем стоит вещь» и удерживает проценты вперёд («по гривне в месяц с рубля», то есть 10 процентов). Благодаря такой оборотистости она, вдова бедного чиновника (коллежского регистратора или коллежского секретаря — Достоевский путается в показаниях), сколачивает неплохой капитал: полиция находит в её квартире около полутора тысяч рублей, да ещё чуть больше трёхсот уносит оттуда Раскольников. Молва приписывает ей ещё большее богатство («может сразу пять тысяч выдать»).

Ростовщичеством занимались не обязательно старухи. Сам Достоевский ещё в 1840-х был вынужден прибегать к услугам «одного отставного унтер-офицера, бывшего прежде приёмщиком мяса у подрядчиков во 2-м Сухопутном госпитале и дававшего деньги под заклад». Сосед Достоевского в те годы, врач Александр Ризенкампф, писал: «Понятно, что при этой сделке Фёдор Михайлович должен был чувствовать глубокое отвращение к ростовщику. Оно, может быть, припомнилось ему, когда, столько лет спустя, он описывал ощущение Раскольникова при первом посещении им процентщицы»[1089].

Старуха появляется в романе именно потому, что она стара, заживает чужой век, скоро умрёт и убийство лишь приблизит её конец. Судя по всему, на Достоевского здесь повлиял роман Бальзака «Отец Горио». Вот отрывок из черновика Пушкинской речи[1090] Достоевского:

У Бальзака в одном романе, один молодой человек, в тоске перед нравственной задачей, которую не в силах ещё разрешить, обращается с вопросом к (любимому) своему товарищу, студенту, и спрашивает его: «Послушай, представь себе, — ты нищий, у тебя ни гроша, и вдруг где-то там, в Китае, есть дряхлый, больной мандарин, и тебе стоит только здесь, в Париже, не сходя с места, сказать про себя: умри, мандарин, и за смерть мандарина тебе волшебник [пошлёт] сейчас миллион и никто этого не узнает, и главное, он ведь где-то в Китае, он мандарин всё равно, что на Луне или на Сириусе, — ну что, захотел бы ты сказать — умри, мандарин, чтоб сейчас же получить этот миллион?»

Бальзак, в свою очередь, заимствует эту моральную дилемму у Шатобриана. Другой литературный источник образа процентщицы — старая графиня из «Пиковой дамы», которая вместо богатства приносит Германну сумасшествие.