Полк стрелка Шарпа - [11]

Будто подслушав его мысли, камергер сказал:

— Лучше, если вы ограничитесь: «Да, Ваше Царственное Высочество» или «Нет, Ваше Царственное Высочество».

— Учту.

Честь быть представленными Его Высочеству выпала в тот вечер пятидесяти счастливчикам. Многие привели с собой жён, подобострастно хихикавших всякий раз, когда от помоста с троном доносился взрыв хохота. Остроты здесь слышны не были, но дамы всё равно хихикали.

Облачения мужчин сверкали орденами всевозможных форм. Шарп наград не носил, за исключением поблекшего лоскута с вышитым на нём венком. Знаком, которым отмечали храбрецов, первыми ворвавшихся в брешь вражеской крепости. Майор получил его за безумный бег по скользким от крови обломкам стены Бадахоса.

Венок Шарп спорол со своей старой куртки и, невзирая на протесты портного, настоял, чтобы тот нашил знак на новую, в буквальном смысле «с иголочки» униформу. Портной согласился взяться за пошив обновки в столь краткие сроки лишь после того, как Шарп пообещал ему почти полсотни гиней и пригрозил пойти на приём к принцу в старом мундире, во всеуслышание объявив портняжку виновником своего позора. Талию новой куртки стягивал яркий уставный кушак, а на плечах красовались майорские звёздочки.

Обувь Шарп менять не стал. Он, как мог, начистил сапоги, но ни потёртости, ни заплатку на месте, где кожу проткнул вражеский клинок, скрыть не получилось, и в холле Карлтон-Хауса встречавший стрелка Королевский Конюший брезгливо скосил вниз тусклые буркалы и осведомился, не хочет ли майор Шарп переобуться во что-нибудь более подходящее?

— Что не так с моими сапогами? — ощетинился Шарп.

— Эта обувь не регламентирована этикетом.

— Она регламентирована этикетом для полковников Императорской Гвардии Наполеона! Я шлёпнул одного из них, содрал с него эти сапоги и чёрта с два вам удастся содрать их с меня!

Придворный вздохнул:

— Как вам будет угодно, майор.

На боку Шарпа болтался его тяжёлый палаш в потёртых ножнах. У господ Хопкинсонов на Сент-Олбанс-стрит (отчасти банкиров, отчасти ростовщиков) хранилась богато изукрашенная сабля, преподнесённая стрелку Патриотическим фондом за отбитого под Талаверой Орла, но Шарп надевать её не захотел. Он был солдатом, и пригласили его ко двору, как солдата. Хотя, говоря по чести, с большей охотой Шарп встал бы перед полком Старой Гвардии Бонапарта.

— Шаг вперёд, майор.

Он повиновался, приблизившись к краю толпы. Видно стало больше, но зрелище вызвало в Шарпе очередной приступ глухого раздражения: пресыщенные самодовольные шишки, расфуфыренные, как павлины. Смех их был столь же легковесен, как и аккомпанирующая ему музыка. На Шарпа они смотрели с недоумением и жалостью, будто на забияку-волкодава с нацепленным по чьей-то нелепой прихоти розовым бантом.

Почти все дамы были в белых платьях, туго перехваченных под лифом и свободно ниспадающих до пола. Низкие декольте, обилие драгоценностей, высокие причёски с перьями. Женщина, стоящая сбоку от Шарпа, далеко вытянула шею, выглядывая из-за плеча господина, загораживающего ей обзор. Пот проложил в пудре на её груди блестящие дорожки, скрывающиеся в ямке меж увядших персей.

— Добрались в Англию хорошо, майор? — скучающе спросил камергер.

— Да, спасибо.

— Ещё шаг вперёд, майор.

Стрелок шагнул. Он замыкал список представляемых сегодня принцу персон. Из соседнего зала доносился звон бокалов и хохот. Оркестр продолжал играть. Лица приглашённых лоснились от пота. Все, кроме Шарпа, были в белых перчатках, даже мужчины. Присутствовавшие оживлённо беседовали друг с другом, но Шарп никого из них не знал, и оттого ощущал себя лишним. Душным влажным воздухом дышалось тяжело и першило в горле.

Женщина встретилась с ним глазами. Некоторое время они играли в гляделки, и Шарп решил, что она улыбнётся ему, но она не улыбнулась, а продолжала сверлить его испытующим надменным взглядом. Стрелок давно её приметил, она выделялась из толпы, как выделяется изумруд в куче гальки. Высокая, изящная, с копной медно-рыжих волос. Глаза её были зелены, как куртка Шарпа, и смотрели эти глаза на стрелка с ясно читавшимся вызовом.

Шарп первым отвёл взгляд. Накатила злость, и ему нестерпимо захотелось бросить всё и убраться из этого чуждого места, наполненного чуждыми ему людьми. Однако у него была цель, и ради парней, ждущих его в Пасахесе, он остался.

— Помните о ножнах, майор. — придворный, на голову ниже рослого Шарпа, одарил его любезным оскалом, — Позже увидимся.

Восторга, впрочем, грядущая встреча у камергера, похоже, не вызывала.

Пробил час Шарпа. Он вышел на ковровую дорожку, и лакей в богатой ливрее кивнул ему.

Шарп шёл к помосту. Кружилась голова. Сапоги отяжелели, будто чугунные. Ножны так и норовили проскользнуть между коленей. Вокруг хлопали, какая-то экзальтированная дама крикнула: «Браво!»

Стрелок побагровел. Сам виноват, распекал он себя мысленно, нечего было сюда лезть со свиным-то рылом! Шарп брёл по красной, как кровь, дорожке к жёлтой линии и был уверен, что с минуты на минуту запутается в ножнах и шлёпнется под хохот всей этой шушеры.

Зеленоглазая всё ещё следила за ним. Она тоже хлопала, но без энтузиазма. Опасный человек, отметила она про себя. Опасный, но гораздо более привлекательный, чем она ожидала. Ей описали стрелка, как исчадие трущоб, грязное отродье шлюхи из подворотни. «Ты побрезгуешь тащить его в постель, Анна. — отдавался в её ушах насмешливый голос, — Поговори с ним хотя бы. Выведай, что ему известно». «Может, он не захочет говорить со мной» — капризничала она. «Не будь дурой. Хам откажется говорить с леди? Нонсенс!»