Полк рабочей Москвы - [33]

И вот она стоит в штабе полка — довольная, веселая, обутая в открытые туфли, одетая в легкое пальтишко, подбитое тонким слоем ваты.

Пораженные отвагой девушки, красноармейцы наперебой расспрашивают ее, как она добралась до линии фронта, а Клавдия только смеется и начинает рассказывать о Москве, передает приветы...

Как самого родного человека встречали дорогую гостью в каждой роте. Наверное, каждый наш боец сохранил о ней в сердце светлую память.

У нас в полку большинство командиров выбыло из строя. В ротах насчитывалось меньше 300 бойцов. Особенно велики потери были среди коммунистов, всегда первыми шедших в бой. А пополнения из московских рабочих мы все не получали.

Стали пополняться за счет царицынского городского населения.

Мобилизованные в Царицыне красноармейцы пришли к нам в январе. Вооружены они были плохо, обмундированы кое-как, многие в дырявой и вообще неприспособленной для фронта обуви.

Первая же боевая тревога в полку после прихода царицынцев показала, что большинство из них совершенно не умеют владеть оружием. Я лично видел, как около старых красноармейцев стояли по 2–3 вновь пришедших царицынца с просьбой показать, как зарядить винтовку.

У меня сохранились листки, на которых я тогда же, в январе 1919 года, записал впечатление от первого боя, в котором участвовали царицынцы. Привожу запись почти дословно: [96]

«Сегодня наш полк, принявший царицынцев, получил приказ наступать в направлении станции Гумрак. Начало наступления было неплохим. Москвичей мы рассыпали, перемешав с царицынцами, но на флангах поставили сплошь москвичей.

Сначала неприятель отходил, оказывая незначительное сопротивление. Мы видели, что находившийся слева от нас полк Морозовской дивизии также двинулся вперед и, таким образом, наш левый фланг не был открытым. Своего соседа оправа мы не могли нащупать даже разъездами конных разведчиков.

Скоро, однако, мы заметили, что справа появились всадники, которые двигались в одном с нами направлении. Полагая, что это соседний полк, мы опять послали конных разведчиков, чтобы связаться с ним, а сами продолжали движение к полотну железной дороги, на котором стоял поврежденный, с подбитым паровозом, неприятельский бронепоезд. Из его бойниц не раздавалось ни одного выстрела. Мы уже предполагали, что осуществили свою задачу по захвату станции Гумрак, когда возвратились встревоженные разведчики: справа у нас были белоказаки.

Через несколько минут над полком стала рваться шрапнель, засвистели пули; правый фланг оказался обойденным. С фронта по нас била артиллерия, спрятанная в лесочке.

Пришлось срочно заворачивать правый фланг. Хорошо еще, что здесь стояла наиболее крепкая часть москвичей.

Опасность была огромной. Удалившись на 5 верст от исходного пункта, мы не только поставили полк в рискованное положение, но и открыли путь неприятелю к Царицыну. Нужно было быстро отходить, сохраняя спокойствие.

Москвичи и многие царицынцы действовали мужественно. Но кое-кто бросился в паническое бегство. В этот день в первый и единственный раз мне пришлось вынуть кольт и направить его против паникеров.

Сохраняя порядок, наш полк значительно раньше, чем белогвардейцы, достиг хутора и вошел в соприкосновение с правым флангом другого нашего полка. Брешь была закрыта. Белогвардейцы, простояв некоторое время на месте, отошли». [97]

Это был последний бой, в котором я принимал участие плечом к плечу с красноармейцами 38-го Рогожско-Симоновского полка. В феврале меня перевели военкомом инспекций пехоты, и я уехал в Царицын. Военкомом полка вместо меня остался прибывший из Царицына товарищ Филиппов.

Разлука с полком переживалась тяжело. Вспомнилось, как Логофет, Лапидус и я во время парада в Москве решили никуда из него не уходить до окончания войны. Но желание наше не осуществилось. Лапидус погиб, Логофета, видимо, демобилизовали после ранения, меня перевели.

Однако связи с родным полком я не терял. Мне писали, сообщали о жизни полка, и я, находясь в Царицыне, делал для него все, что мог.

Как драгоценные реликвии храню я письма того времени. Вот письмо временно исполняющего должность командира полка тов. Берзниэк, полученное мною вскоре после приезда в Царицын:

«Тов. Моисеев!

Ваше письмо получил, за что Вас благодарю. Стоим на старом месте. Каждый день получаем приказы о наступлении, наш полк всегда выполняет задачи. Про наш полк в штабе участка составилось хорошее мнение. Вчера нам было приказано выбрать охотников из полка, погрузить в эшелоны и под прикрытием броневиков занять ст. Котлубань. Охотников не нашлось, красноармейцы заявили: «Охотников быть не может, а если приказано — пойдем все». Тогда я послал 2 роты (2-ю и 3-ю) и с ними сам отправился, но дальше Конного продвигаться нельзя было, потому что путь разобран. Из поездки возвратились в 11 часов ночи. Меня порадовала готовность красноармейцев идти в бой — полк поддерживает старую славу оружия.

Тов. Моисеев, нас стали кормить совсем скверно. Выдали вместо мяса рыбу на 3 дня и чечевицу. Положение очень скверное, пища ужасно плохая, солдаты голодны. Купить своими средствами ничего нельзя, потому что не продают нигде. Лошади дохнут, останемся без лошадей, фуража дают по 10 фунтов сена и то не каждый день. Овса совсем не дают. Если бы у нас были подводы в достаточном количестве, то что-нибудь можно было привезти, но в Москве обоз сформировать не давали полностью. [98] Еще убыло в госпиталь несколько пулеметчиков, остается полк почти без пулеметов (действует в полку 5 «максимов»).