Политическое воспитание - [33]

— Боже, я приношу жалобу на отца-приора, помешавшего мне пойти за папашей Лориу в лес, чтобы сражаться с немцами. Он помешал мне делать то, что я должен был делать. Я знаю, что он считает меня слишком юным и не захотел взять на себя эту ответственность, потому что уже арестованы мои родители. Но не ему было решать это. Я и папаша Лориу, мы лучше, чем он, знаем, на что я способен и что я должен делать. И действительно, стоило ли мне проделывать весь этот путь, добираться до дома в лесу, до луга и до того оружия, к которому я прикоснулся и которое спрятал, чтобы остановить меня в последний момент, в тот самый момент, когда я мог наконец отомстить за себя.

Шарль неожиданно споткнулся на этом слове. Никогда он не произносил его о себе самом. Никогда. Он почувствовал смущение, будто признался сам себе в дурном чувстве.

— К тому же, — начал он снова, — не только отомстить за себя. Но и сделать то, что я был должен. Выбор между двумя моими я. Вопрос совести, вот что! Отец-приор не может становиться судьей в том, что касается моей совести. Это не дело священника, так как в этом не было греха.

Шарль напряженно вглядывался в лицо бесстрастного Христа на кресте. Глаза его были полны слез. Но он постарался улыбнуться и обратился к безмолвному существу: «Я прав?» Он произнес это громко, тоном человека, желающего обрести единомышленника.

Возвращаясь, Шарль ощущал горечь. Ему казалось, что его грубо, насильно отрезали от тех, рядом с кем он хотел жить и сражаться. Он был убежден, что его место было рядом с ними, какой бы ни была их участь. Но его остановили на полпути. Так, даже сам того не осознавая, он отрезал себя от тех, кто жил рядом с ним, в аббатстве. Насколько две недели пасхальных каникул, проведенные рядом с монахами, были для него прекрасны, полны нового смысла и радости, настолько теперь он чувствовал себя посторонним наблюдателем, взирающим на все равнодушным взглядом. Он жил в другом мире. Дни шли за днями, а он не говорил ни слова, не работал в столярной мастерской, не молился, почти не читал; он не выходил за ограду аббатства и не гулял в лесу. Он придумал себе уединенное занятие. Пруд, расположенный под монастырской оградой, был покрыт плавающими на поверхности воды, походившими на хвощи водорослями, названия которых он не знал. Он нашел старую плоскодонку, которой, похоже, никто не пользовался, вилы и целыми днями вытаскивал из воды скользкие водоросли, доверху наполняя ими лодку. Стоя и изо всех сил налегая на весла, он медленно вел тяжелую, словно нагруженную камнями лодку к берегу, потом возвращался и снова нагружал ее водорослями. Совершенно бессмысленная работа, так как было ясно, что, даже прожив в аббатстве не один месяц, он никогда не закончит ее. Но он находился как раз в том состоянии, когда эта абсурдность нравилась ему. Поскольку он не мог делать того, что хотел и что имело смысл, его тянуло делать то, в чем не было никакого смысла.

Битва, настоящая битва армий союзников против немцев приближалась более или менее быстро в зависимости от сопротивления бошей, возникавшего то тут, то там, неся с собой гибель и разрушения, как приходящая и уходящая волна, в неприкосновенности оставляя людей, их отвагу и знания. Однажды вечером, это было в первые дни июля, когда кто-то из монахов читал в трапезной, в соседнем лесу началась стрельба. Чтец остановился. Стрельба прерывалась и возобновлялась. Шарль почувствовал, как заколотилось у него сердце. Он умирал от желания встать и выбежать во двор, чтобы лучше расслышать. Но — невиданная вещь — поднялся отец-приор и, отдав распоряжение брату чтецу продолжать, вышел. Чтение возобновилось, стрельба тоже. Через несколько минут приор вернулся.

— Братья, — сказал он, — в лесах идет бой. Если солдаты придут сюда, лучше, если они застанут нас в церкви, где мы будем молиться. Следуйте все за мной.

Они вышли через заднюю дверь и, пройдя всю территорию монастыря, через боковую дверь вошли в церковь. Приор приказал открыть большую центральную дверь. Монахи расположились на скамьях хора. Шарль, садовник и еще один человек, писатель, укрывшийся в монастыре несколько месяцев назад, обычно садившиеся на скамью в нефе, были приглашены приором (тоже — исключительное событие) сесть на скамьи за рядами, предназначенными для монахов.

— Сегодня, — сказал он, — все мы, монахи и кающиеся, — братья во Христе. Помолимся за тех, кто рядом с нами рискует погибнуть в сражении.

Шарль слышал звуки боя, начавшегося немного позже около аббатства, но ничего не видел. Сначала, после нескольких минут затишья, раздался топот людей, ворвавшихся во двор, французов, так как один из них крикнул: «Все налево!» Из остальных его приказов Шарль расслышал только слово «рига». Это было строение, действительно расположенное во дворе, слева от ворот в крепостной стене. Потом раздался шум машины, на полной скорости въезжающей во двор, и сразу же чудовищный грохот взрывов, глухие удары. Затем Шарль понял, что за первой машиной последовала вторая и остановилась совсем рядом с церковью, так как слышались звуки выстрелов. Монахи продолжали петь псалмы, даже возвышая голоса, словно для того, чтобы перекрыть шум перестрелки, превратившейся в канонаду. Шарль был вне себя, ему хотелось крикнуть монахам, чтобы они замолчали. Он вытягивал шею, надеясь что-нибудь увидеть в проеме открытой двери. Но в поле его зрения ничего не происходило. Внезапно с грохотом обрушилась часть витража над дверью, а от взрыва снаряда посыпались песок, камни, щебенка. И сразу же раздался мощный взрыв, как раз за фасадом церкви: он потряс все здание, снова стали падать куски витража. Послышался треск, сильный запах гари начал распространяться по нефу, вслед за ним — черноватый дым. На этот раз монахи прервали пение псалмов. Приор поднялся, пошел открыть боковую дверь, выходившую в монастырь, потом вернулся и сел на скамью. Во дворе, чуть поодаль, не затихала перестрелка. Конечно, подумал Шарль, это между вторым орудием и французами, засевшими в риге. Он хорошо различал теперь выстрелы орудия и более сухие, менее мощные ответные удары. Потом он услышал, как орудие движется по двору, приближается к церкви, а затем удаляется от нее на большой скорости, не переставая стрелять. Ответные залпы вскоре смолкли. Тогда орудие прекратило стрельбу и вплотную приблизилось к церкви. Внезапно Шарль увидел в проеме двери, как оно направляется прямо к ним. Приблизившись и как бы вписавшись в проем, орудие, бронеавтомобиль, резко остановилось. Шарль увидел опускающийся ствол, направленный на них. Он успел только крикнуть «берегись» и броситься ничком. Первый залп полностью разрушил центральный витраж, который рухнул в нескольких метрах от хоров. Потом, после затишья, показавшегося ему бесконечным, второй залп попал в самую середину хоров. Растянувшись между своей скамьей и спинкой впереди стоявшей скамьи, он почувствовал, как его приподняло и одновременно с огромной силой ударило и прижало к земле головой и всем телом. Совсем рядом с собой он услышал стоны. Все еще распростертый на земле, он подождал несколько минут, осторожно выбираясь из-под обломков, которыми был засыпан. Писатель, сидевший через две скамьи от него, неподвижно лежал, уткнувшись лицом в землю. Шарль пополз в его направлении. Он тихо позвал: «Месье, месье». Никакого ответа. Шарль подполз ближе и попытался подвинуть, перевернуть его. Но сам он уже не осмеливался выпрямиться, хотя за первыми двумя взрывами нового не последовало. Более того, он услышал, что машина дает задний ход, удаляется и, кажется, даже выезжает со двора. Он подождал еще несколько минут, потом, встав на колени рядом с телом, сумел повернуть его немного на бок. Но то, что он увидел, так потрясло его, что у него не хватило сил продолжать, и тело безжизненно упало на землю.