Политическое воспитание - [15]

— Приходи сюда в то же время в следующий понедельник. Если меня не будет во время вечерни, снова приходи через неделю, и так до тех пор, пока мы не встретимся. Возможно, мне придется уехать на некоторое время. И как всегда, никому ни слова, — закончил он, пытаясь улыбнуться, но Шарль видел, что ему это не удается.

— Это серьезно? — спросил он.

Аббат утвердительно кивнул головой. Они не виделись больше месяца, и эта разлука дала Шарлю с особой остротой почувствовать близость войны.

Война, близкая и в то же время неуловимая, наносящая время от времени удары, подобно шальным пулям, разящим то одного, то другого, чудовище, которому чья-то жестокая и таинственная рука подбрасывала все новые, неизвестно кем выбранные жертвы. Война появлялась неожиданно и, как похититель детей, окутывала все своим черным плащом.

Но в это лето война не тронула аббата Ро. Она оставила его Шарлю. Конечно, кроме хозяина гаража, она похитила и еще кого-то, но цепь, даже лишенная нескольких звеньев, оставалась прочной. Как говорил аббат Ро, в этом краю шуанов у деревьев крепкие корни. И Шарль ходил по новым адресам, на новые фермы, а так как аббат был все так же лаконичен, то послания по-прежнему оставались для Шарля загадочными, да он и не стремился разгадать их смысл. Только когда он время от времени узнавал, что сошел с рельсов военный поезд, что взорвался склад боеприпасов, он думал, что, может быть, те люди около кузнечного горна, освещавшего их внезапно становящиеся напряженными лица, или у водоема с его спокойной прозрачной водой, которым он, держась за руль и не слезая с седла, говорил слова, простые, как слова, произносимые в любви или во время сражения, те люди в их повседневных одеждах были молчаливыми виновниками этих подпольных действий. Не друзья и не герои, эти люди, которых он знал только по фамилии, а иногда даже только по имени, были для него той нитью, которая связывала их всех и которая для него заканчивалась где-то в Германии, там, где томились его родители.

Лишь однажды, вскоре после их ареста, получил он от них весточку, открытку, посланную из Германии его матерью. Несколько ласковых и, несмотря на ее «не беспокойся о нас», печальных слов. Там было еще: «Будь мужественным». И с тех пор ничего, молчание; он даже не надеялся, что оно когда-нибудь будет нарушено.

Чтобы остаться на лето в Сен-Л., Шарлю пришлось выдержать целую баталию с тетей Анриеттой. Искренне, из добрых побуждений желая его развлечь, она предложила ему отправиться к кузенам, у которых в Вандее было имение, теннисный корт, пруд и множество соседей, с которыми он сможет играть. Но он не хотел покидать Сен-Л., где у него было дело, и ехать туда, где с ним будут обращаться как с ребенком среди других детей. Он также чувствовал себя хранителем Ла-Виль-Элу, хотя доступ туда и был ему закрыт. И потом, хотя он никогда не говорил об этом аббату, Шарль полагал, что благодаря своему географическому положению и размерам некоторых пляжей Сен-Л. может оказаться поблизости от места предполагаемой высадки союзников, о которой все говорили, не слишком, однако, в нее веря. Во многих местах доступ на побережье был закрыт. Пляжи, куда до войны он ходил купаться, ощетинились колючей проволокой и дотами Атлантического вала, о котором пронемецкие газеты говорили как о непреодолимом препятствии. Здесь он по крайней мере чувствовал себя ближе к театру военных действий. У тетушки Анриетты, как раньше в Ла-Виль-Элу, он ежедневно переставлял маленькие флажки на Восточном фронте, а теперь еще и на Средиземном море, в Италии. А главное, ему разрешили установить в дальней комнате с постоянно закрытыми ставнями и задернутыми шторами, со стенами, обитыми плотной тканью, приглушающей звуки, с бархатными портьерами на дверях, в комнате, где «умерла бедная тетя Адель», старый радиоприемник, «беспроволочный телеграф», — говорила тетя Анриетта, которым она пользовалась до тех пор, пока перед самой войной не приобрела новый, стоявший у всех на виду в гостиной. Как многие старые люди, тетушка, хотя и ненавидела немцев и без стеснения называла их бошами, любила маршала Петена и неизменно собирала своих людей около приемника, когда выступал Маршал. Передачи же из Лондона Шарль слушал один. Он знал, в какое время и на какой частоте передаются новости, и, прильнув ухом к приемнику, сквозь помехи впитывал в себя новости с таким же благоговением, с каким иные, вероятно, идут к причастию. Но больше всего его волновали сообщения. Казалось, они были написаны тем же пером, что и те, которые он передавал здесь, хотя он ни разу не слышал двух одинаковых. И у него, как и тогда, когда он сам передавал сообщения, возникало чувство, что, несмотря на свое одиночество, он все-таки не один.

6

Шарль только что выключил радио в своей темной комнате. Он прослушал сводку новостей из Лондона. Ничто его не интересует. Все кажется скучным — и день, и его комната, и война. Уныло и медленно тянутся друг за другом часы. Что делать? Сходить в библиотеку за новой книгой? И читать, опять читать... Выйти походить по улицам? Но ему не к кому идти, нечего покупать. Взять велосипед и поехать за город? Но куда?