Политическая полиция и либеральное движение в Российской империи: власть игры, игра властью. 1880-1905 - [18]
Влияние теоретиков-родоначальников российского либерализма на будущих государственных служащих не ограничивалось студенческими годами. Как показывает в своем исследовании С.В. Куликов, «работы апостола “старого либерализма” Б.Н. Чичерина пользовались огромной популярностью у бюрократических деятелей»219.
Служба в судебной системе также должна была способствовать формированию так называемого «либерального» настроя: по общему признанию современников и историков, пореформенная судебная система была воплощением либеральной бюрократической практики, которая понималась в первую очередь как законничество и приоритет права. Здесь уместно определение «либерализма», данное В.В. Ведерниковым, В.А. Китаевым, А.В. Луночкиным: «Либерализм видит гарантию хорошо устроенного общества… в институтах, действующих на основе закона»220.
«Общелиберальный» настрой руководящего состава Департамента полиции был замечен и рядом современников, причем применительно к фигуре не только А.А. Лопухина221, но и В.К. Плеве222 и П.Н. Дурново223, и в целом подтверждается материалами данного исследования.
Выделялись на «юридическом» фоне Департамента руководители Особого отдела. Первый его заведующий Л.А. Ратаев (1894–1902) окончил Николаевское кавалерийское училище. После этого он практически сразу же попал в Департамент полиции, где работал с 1882 г. чиновником особых поручений, младшим, а затем старшим помощником делопроизводителя. С.В. Зубатов, заведующий Особым отделом в 1902–1903 гг., не только сам не был юристом, но и привел с собой в отдел жандармов, занимавшихся политическим розыском (Терещенков, М.С. Комиссаров, Мец), и бывших секретных агентов (М.И. Гурович и Панкратьев)224.
Стоит отметить, что в литературе о политической полиции из одной работы в другую кочует неправильно понятое утверждение о кадровом составе Особого отдела, сделанное на допросе Чрезвычайной следственной комиссии в 1917 г. М.С. Комиссаровым, в 1900-е гг. – руководителя нескольких ГЖУ, а в 1915– 1916 гг. – помощника начальника Петербургского охранного отделения. Например, исследователь Е.Е. Гладышева пишет: «Культурный, профессиональный и образовательный уровень работников Особого отдела представлял предмет гордости не только руководства, но и других подразделений Департамента полиции. Вместо традиционной предвзятости сослуживцы отмечали, что собранные там “интеллигентные люди, все с университетским образованием, придавали необычный своеобразный характер деятельности учреждения”»225. Ссылка при этом дается на протокол допроса Комиссарова («Падение царского режима. Стенографические отчеты». М., 1927. Т. З. С. 145). В действительности, на этой странице Комиссаров говорит об Особом отделе прямо противоположное: «Насколько в Департаменте полиции делопроизводители, помощники и младшие были народ интеллигентный, все с высшим образованием, универсанты и правоведы, настолько Особый отдел имел странный, специфический вид… Там был совершенно иной подбор лиц. Туда попадала публика из бывших охранников или из новых сотрудников. Там был при мне Меньщиков, человек полуинтеллигентный, Трутков – человек совершенно неинтеллигентный, Квицинский – это уж бог знает что»226.
При этом бывшие судьи и прокуроры служили не только в Департаменте полиции, но и в других подразделениях Министерства внутренних дел. По подсчетам Д.И. Раскина, в Министерстве внутренних дел в конце XIX – начале ХХ вв. «80 % высших чинов имели опыт работы на судебных (прокурорских) должностях»227. Иначе говоря, чины Департамента полиции по своему образованию и карьерному пути вполне вписывались в ряды министерства, являясь органичной частью центрального бюрократического аппарата того времени.
Совершенно иным выглядит облик второй группы служащих политической полиции, составлявших основной контингент местных отделений – жандармов. Это были люди с военным образованием, прослужившие в войсках до перевода в Отдельный корпус жандармов не менее 5 лет228.
Правда, по данным исследователей, не все чины Отдельного корпуса жандармов имели среднее образование. Так, П.А. Зайончковский пишет: «По образовательному цензу состав офицеров ГЖУ… был не очень высок», высшее образование имели 4,56 %, при этом 35,35 % офицеров ГЖУ не получили даже среднего образования229. Схожие данные приводит Ф.М. Лурье: на 1873 г. из 486 генералов и офицеров Корпуса среднее образование было у 277 человек, 17 человек имели высшее образование, а оставшиеся 192 – неполное среднее, начальное или домашнее230.
Военное образование в большинстве случаев состояло из двух последовательных стадий: 1. кадетский корпус (до 1882 г. – военная гимназия) или военная прогимназия; 2. военное училище или юнкерское училище соответственно. В юнкерских училищах могли обучаться также выпускники некоторых гражданских учебных заведений. Чаще всего обучение занимало 9 лет: 7 лет в кадетском корпусе, 2 года в военном училище. О роли военного образования в формировании мировоззрения вспоминал выпускник Пажеского корпуса В. Градский: «Войдя в корпус мальчиком 10 лет, после 9-летнего пребывания мы выходили в жизнь с офицерскими погонами на плечах. Ведь это те 9 лет жизни, когда создается молодая душа, когда закладывается фундамент того человека, который будет строить и свою, и общественную жизнь»
