Политическая полиция и либеральное движение в Российской империи: власть игры, игра властью. 1880-1905 - [11]
Исследовательская реконструкция образов «либерального» в делопроизводственной переписке политической полиции опирается на электронную базу данных, составленную в программе Microsoft Access. Общий объем базы данных – 4261 позиция информации, из них 674 позиции информации – о физических лицах (из них примерно 150 человек – видные представители дореволюционного либерализма); около 500 позиций информации – об организациях (из них примерно 270 – институционально оформленные, такие как общества, редакции газет и т.п., а остальные представляют собой неформальные объединения, такие как «кружки», «вечеринки», «группы» и пр.); отдельным блоком в базе данных собраны высказывания служащих политической полиции о самоуправлении, различных группах населения, представителях власти и государственных структурах. Процедура выборки из базы данных позволяет найти все высказывания разных авторов о конкретном лице, организации, земстве конкретной губернии, либо же выявить их перекрестные «связи», либо отобрать все высказывания одного автора по разным поводам. Благодаря такой систематизации оказалось возможным реконструировать индивидуальные образы и коллективные представления о внутреннем содержании «либерализма», его конкретных носителях и его внешних границах, а также разнообразные стратегии, которые практиковались в политическом сыске применительно к «либеральному» и пограничным с ним явлениям.
Было любопытным сопоставить полученные образы и характеристики с личной перепиской117, дневниками118, воспоминаниями чинов политической полиции119, государственных деятелей120 и участников общественного движения121. Однако эти источники оказались малоинформативными в сравнении с фондом Департамента полиции в целом, к тому же мемуары, как известно, грешат более поздними и не всегда аутентичными оценками (а в данном случае – и, возможно, искаженной последующими событиями терминологией), хотя стоит отметить интересное обстоятельство: бывшие служащие политического сыска в качестве устойчивой объединяющей формулировки в воспоминаниях употребляют словосочетание «революционное и оппозиционное движение»122, что, видимо, повлияло и на терминологию историографии политической полиции.
Представление о диалоге – результат авторской интерпретации комплекса документов охранительного ведомства, условный, как и любая интерпретация прошлого. Ограничения, и так присущие процессу получения исторического знания, здесь удваиваются, т.к. нарисованная мной картина представлений чинов политической полиции – это своего рода конструкция конструкции, это описание описания. В тексте исследования активно используются кавычки, чтобы хотя бы частично отделить собственный язык от дискурса деятелей политического сыска: закавычены многие термины, включая и главное в проведенном анализе слово – «либерал» – и однокоренные с ним. Также закавычены и многие устоявшиеся историографические термины («борьба», «репрессии», «провокация», «преследования» и т.п.), которые, на мой взгляд, имеют оценочную окраску и чужды моему взгляду на исследуемую проблему123.
В то же время под рассмотрение делопроизводственной переписки политического сыска о либералах как составной части более общего диалога по линии «власть – общество» вполне возможно подвести и методологическое обоснование.
Обычно историография, и советская124, и постсоветская125, исходит из противопоставления одного другому, тем более когда речь идет конкретно о либералах, которые называются «оппозиционерами самодержавия»126, а позиция власти характеризуется через термины «произвол», «репрессии», «запреты»127.
Однако парадоксальным образом само по себе использование в историографии таких терминов, как «борьба», «конфликт», «противостояние», означает наличие взаимодействия двух сторон. Социолог и философ С.Б. Переслегин отмечает некорректность распространенной точки зрения о том, что «чем идентичности сильнее различаются, тем хуже и опаснее». Напротив, «конфликт идентичностей тем сильнее, чем уже возможный канал их актуализации… Если… идентичности различаются во всех вопросах… отношения, скорее всего, будут совершенно бесконфликтными… «чужой» с совершенно иной системой ценностей, постановкой вопросов и их решениями воспринимается как «ребенок», «сумасшедший» и т.п.». А тот, кто «рассуждает в ваших терминах, но на один из важных для вас ценностных вопросов дает противоположный ответ», воспринимается как бросающий вызов, что и создает основу для конфликта, делает необходимым для сохранения собственной идентичности «демонстрировать враждебную реакцию в ответ»128.
В данном случае диалог (или же «борьба») шел в едином коммуникативном пространстве, его участники отличались общностью мышления, оперировали одними и теми же категориями, разговаривали на одном языке, осмысляли единый спектр проблем. При этом обе стороны репрезентировали свои оценки проблем как единственно верные129 и стремились говорить от имени более широких общностей (собственно, они сами так себя и ощущали): служащие политической полиции – от имени «власти», а «либералы» – от имени «общества». Однако целью этой конкуренции, ключевым моментом игры было получение легитимного в глазах другого игрока права интерпретации «нужд» и «интересов» «народа».
