Полигон. Знаки судьбы - [2]

Шрифт
Интервал

В войну люди жили в землянках. Тётя Оля говорила, что дома сожгли наши отступавшие войска. Правда ли это – не знаю. Когда я был в тех краях много лет спустя, уже говорили, что дома сожгли немцы. А тётя Оля говорила, что ни немцев, ни партизан она не видела.

Когда я приехал в Сопотово, только две семьи ещё продолжали жить в землянках. В землянки я не заходил, видел их только издали. В тех краях тогда был жив общинный дух, поэтому дома строили всей деревней. Кто и как определял очерёдность этой стройки – не знаю. Всем заправляли женщины. Ссор и пререканий особых не было. Здоровых мужчин забрали на фронт в самом начале войны, и практически все они погибли. Тётя Оля получила похоронку на своего мужа, Афанасия Ковалёва, ещё до того, как к этим краям подошли немцы.

Я уже упомянул, что родной деревней моей мамы была деревня Орешково. Там жили, до переезда в Москву, мои дедушка и бабушка – Пименов Иван Пименович и Вакулова Варвара Вакуловна. Родственники говорили мне, что при отъезде в Москву дед Ваня оставил дом старшей дочери Ольге и её мужу Афанасию. Как же тётя Оля оказалась в Сопотове? Одну из версий я услышал в последние приезды на Смоленщину. Речь, правда, была не конкретно о тёте Оле. Когда война отступила, и в тех краях начались восстановительные работы, властями было принято решение ограничить фронт работ с учётом экономических возможностей. Война-то продолжалась. Электричество решили провести в ограниченное число деревень. Жителям других деревень советовали не ждать, а строить дома в этих деревнях. В число деревень, подлежащих электрификации в первую очередь, попали Сопотово и, расположенное на этом же берегу, ниже по течению, Мосолово. Последнее находится почти напротив того места, где была деревня Орешково. Впоследствии я выяснил, что и в Мосолово жили мои родственники, но более дальние, чем тётя Оля.

Рассказ 2-й

Старик и лошадь

Через несколько дней пребывания в Сопотове я встретил старика, который вёз меня из Издешково, и его лошадь. Старик предложил мне забраться на телегу, что я с охотой и сделал. Мне кажется, что так было. А возможно, что к старику меня пристроила тётя Оля. Мы поехали к Днепру. Там старик завёл лошадь с телегой в Днепр, достал длинную палку, на конце которой было закреплено жестяное ведёрко небольших размеров, и стал наполнять водой большую бочку, которая стояла на телеге. Потом мы поехали по грунтовке в какуюто бригаду, работавшую на поле. Сразу замечу, что не знаю и не помню, чем занимались колхозники и что они делали с водой, которую привёз им старик.

Так, за половину дня, мы объехали несколько бригад. По дороге я заметил, что старик часто бросает вожжи и берётся за них только на развилках дороги. Даже на повороте, если нет развилки или пересечения, старик не управлял лошадью. Я удивился, а он мне объяснил, что лошадь совершенно слепая и идёт, чувствуя дорогу копытами. И не сбивается с дороги, даже если дорога поворачивает. Очень старая была лошадь. Молодых в начале войны всех забрали в Красную армию. Я ездил так со стариком несколько раз.

Ещё через несколько дней я стал невольным свидетелем громких препирательств между стариком и председателем колхоза. Подошёл после их нехорошего разговора к старику, надеясь, что он меня опять пригласит покататься. Но старик был сердит, а мне сказал, что ему дают новую лошадь, а на старой лошади больше ездить не будут. Я вставил, что это ведь хорошо. На это старик ответил, что старую лошадь жалко. Если на ней перестанут работать, она издохнет через 2-3 недели. В общем, меня он с собой в тот раз не пригласил, а за конюшней я увидел старую слепую лошадь, которая мирно щипала траву. Её и потом каждый день утром выпускали из конюшни пастись на лугу. Ровно через две недели произошло то, что предсказал старик. Тогда-то я и понял смысл поговорки: “Старую лошадь оглобли держат”.

Рассказ 3-й

Второе посещение Смоленщины. Голавли

Я поехал на свою малую родину с Матрёной Ивановной и своими детьми в 1971 году, а жена моя, Галинка, осталась в Москве. Тёти Оли уже не было. Адреса её младшей дочери Тани, которая оставалась на Смоленщине, не было. Старшая, Нюра, жила в других краях. Остановились у бабы Дуни, одинокой женщины, нашей дальней родственницы. Правда, степень родства нашего семейства с ней мне неизвестна. Жила она в Мосолове. Красивое место. Деревня разделена на две части родниковым ручьем, который течёт по оврагу и впадает в Днепр.

Я уже упоминал, что Мосолово и Орешково располагались на противоположных берегах Днепра. Между деревнями был брод глубиной чуть выше колен. Там, где располагались остатки Орешково, останавливался рейсовый автобус, на котором мы через месяц и уехали в райцентр Сафоново, где сели на поезд до Москвы. Уже было видно, что деревня Орешково заканчивает своё существование. В ней оставалось всего несколько домов, и держалась она, по-моему, только на том, что там была продуктовая лавка.

А Мосолово процветало. После укрупнения колхозов здесь располагалась бригада. Правление находилось близко от дома бабы Дуни, и я каждый день видел развод на работы. Рабочие группы развозили на поля на грузовых автомобилях. Удивляло только то, что развод начинался в 8 утра и длился около получаса. Следовательно, сельскохозяйственные работы начинались около 9 часов. По прежним понятиям это считалось бы совсем поздно.


Рекомендуем почитать
Молитвы об украденных

В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.


Рыбка по имени Ваня

«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме

Книга Павла Парфина «Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме» — провинциальный постмодернизм со вкусом паприки и черного перца. Середина 2000-х. Витек Андрейченко, сороколетний мужчина, и шестнадцатилетняя Лиля — его новоявленная Лолита попадают в самые невероятные ситуации, путешествуя по родному городу. Девушка ласково называет Андрейченко Гюго. «Лиля свободно переводила с английского Набокова и говорила: „Ностальгия по работящему мужчине у меня от мамы“. Она хотела выглядеть самостоятельной и искала встречи с Андрейченко в местах людных и не очень, но, главное — имеющих хоть какое-то отношение к искусству». Повсюду Гюго и Лилю преследует молодой человек по прозвищу Колумб: он хочет отбить девушку у Андрейченко.