Полет шершня - [46]

Нет, следует пресечь эти мысли. Он женат. Тот факт, что жена больна, вовсе не оправдание для измены. Тильде сотрудник и друг, и всегда останется для него только другом.

Взвинченный, недовольный, Петер включил радио и, чтобы убить время до прихода вечерней сиделки, выслушал новости. Британцы снова предприняли наступление в Северной Африке, их танковая дивизия перешла границу между Египтом и Ливией в надежде облегчить положение осажденного Тобрука. Похоже было на то, что операция крупная, хотя датское радио, где царила цензура, понятным образом предсказывало, что немецкие противотанковые орудия все атаки наверняка подавят.

Зазвонил телефон, и Петер пересек комнату, чтобы снять трубку.

– Это Аллан Форслунд из отдела дорожного движения. – Форслунд занимался делом Финна Йонка, пьяницы, который врезался в машину Петера. – Только что закончился суд.

– Ну и как?

– Йонку дали полгода.

– Полгода?!

– Мне очень жаль…

У Петера потемнело в глазах. Чтобы не упасть, он уперся рукой в стену.

– Полгода за то, что он лишил рассудка мою жену? Шесть месяцев?

– Судья постановил, что он уже достаточно пострадал и что ему придется до конца его дней жить с чувством вины.

– Чушь какая!

– Да уж.

– Я думал, прокурор потребует серьезного наказания!

– Мы все так думали. Но адвокат Йонка был просто лиса. Дескать, юноша бросил пить, ездит теперь только на велосипеде, учится на архитектора…

– Тоже мне аргументы!

– Согласен.

– Я такого решения не признаю! Я отказываюсь его признать!

– Мы ничего не можем поделать…

– Еще как можем!

– Петер, только ни в коем случае не принимай никаких мер, не подумав!

– Конечно, не беспокойся. – Петер с трудом взял себя в руки.

– Ты сейчас один?

– Через несколько минут мне на работу.

– Смотри, только пусть рядом кто-нибудь будет.

– Да. Спасибо, что позвонил, Аллан.

– Мне жаль, что мы ничего не добились.

– Это не твоя вина. Ловчила-адвокат и дурак-судья! Мы с этим уже сталкивались. – Петер повесил трубку.

Он изо всех сил старался, чтобы голос звучал спокойно, но внутри у него все кипело. Будь Йонк на свободе, он бы нашел его и убил. Но пока парень в тюрьме, он в безопасности, хотя бы на эти месяцы. А может, под каким-то предлогом арестовать адвоката и избить? Но Петер знал, что никогда такого не сделает. Адвокат законов не нарушал.

Петер перевел взгляд на Инге. Она сидела там, где он ее оставил, и смотрела на него пустыми глазами. Ждала, когда муж вернется ее кормить. Кусочки недожеванного яблока, выпав изо рта, заляпали ей лиф платья. Обычно, несмотря на свое состояние, ела она аккуратно, а уж до катастрофы была чистоплотна, как никто. И сейчас, видя ее с испачканным ртом, в запятнанном платье, Петер чуть не заплакал.

Выручил звонок в дверь. Одновременно пришли и сиделка, и Бент Конрад, который заехал за ним, чтобы отвезти в Водаль. Петер накинул пиджак и ушел, предоставив сиделке привести Инге в порядок.

В летную школу, которая находилась в семидесяти километрах от Копенгагена, они поехали двумя машинами, в черных полицейских «бьюиках». Петер опасался, что армейские будут чинить препоны, и на этот случай попросил генерала Брауна отрядить с ними офицера, для солидности. Так что в первой машине представителем немецкой администрации ехал майор Шварц, подчиненный Брауна.

Все полтора часа пути Шварц, нещадно дымя, курил толстую сигару. Петер старался не думать о возмутительно мягком приговоре, который вынесли Йонку. Сейчас на базе ему понадобится все присутствие духа, и вводить себя в раж неразумно. Он пытался погасить гнев, но тот тлел, как огонь под одеялом натужного спокойствия, и выедал глаза, как дым от сигары Шварца.

Водаль представлял собой аэродром с травяным покрытием: взлетная полоса и разбросанные вдоль одной ее стороны низкие здания. Охраны почти никакой – это ведь всего лишь летная школа, ни малейшей нужды в секретности. Единственный охранник у ворот, не поинтересовавшись, с чем они пожаловали, небрежно махнул рукой: проезжайте!

С полдюжины самолетиков «тайгер мот», словно птички на жердочках, стояли в ряд. Еще там было несколько планеров и два «Мессершмита-109».

Стоило Петеру выйти из машины, как он тут же заметил Арне Олафсена, своего земляка с Санде. В ладной армейской форме, которая очень ему шла, неспешной походкой тот пересекал автомобильную стоянку. Петер озлился.

Они с Арне дружили с самого детства, пока двенадцать лет назад не рассорились их родители. Все началось с того, что Акселя Флемминга, отца Петера, обвинили в неуплате налогов. Факт предъявления ему иска сам Аксель считал возмутительным: он делал то же, что делают все, то есть преуменьшал в налоговых документах свой доход, преувеличивая расходы. Его признали виновным и присудили взыскать с него, помимо выплаты всех недоимок, крупный штраф.

Друзей и соседей он попытался убедить, что дело надо рассматривать не как обвинение в нечестности, а как спор по оформлению бухгалтерской отчетности. Но тут вмешался пастор Олафсен.

Существовало церковное правило, согласно которому любой член конгрегации, преступивший закон, должен быть «отчитан», то есть на неделю изгнан из общины. На следующее воскресенье он может снова в нее вступить, но всю неделю считается чужаком. По мелким поводам вроде превышения скорости при вождении эта процедура не проводилась, и Аксель утверждал, что его провинность подпадает под эту категорию. Пастор Олафсен не согласился.