Полёт попугайчика - [2]

Было и еще кое-что, из-за чего Карла устроила свое представление, но это уже касалось всех: и ее самой, и Алекса, и Томми, всей их тройки, дружной еще со времен сопливых носов.

— Томми, я серьезно, — сказала Карла. — На тебя вся надежда: нам нужно хорошее интервью. Ты умеешь уговаривать людей, ты хорошо пишешь. Из нас троих, ты, пожалуй, единственный, у кого настоящий талант журналиста.

— Эй, — сказал Алекс.

Карла только отмахнулась.

— Алекс, твои рассказы нравятся всем подряд. Подумай ты над этим хоть немного.

— Что в этом плохого?

— А ты подумай.

Алекс сел, покачал головой, словно статуэтка буддийского божка:

— Меня просят написать слезливое, я пишу — все плачут, меня просят написать веселое, я пишу — все смеются. Это профессионализм, детка. Профессионализм, а не попытка угодить всем и каждому. Советую тебе перейти на тот же уровень, иначе ты со своими «кубиками» так и застрянешь в этом городишке и в лучшем случае будешь фотографировать матчи местной футбольной команды для паршивой спортивной газетенки, а в худшем — сраные подгузники пятерых своих детишек.

Карла вскочила и ткнула указательным пальцем в лоб Алексу: словно ствол приставила.

— Па-аршивый ублюдок!..

— Ладно, — торопливо сказал Томми. — Вы тут продолжайте, а мне пора на тренировку.

Он ничуть не беспокоился за ссору друзей, потому что знал, чем она закончится: Карла достанет пачку сигарет, и они молча будут курить. Она — красиво обхватывая фильтр полными губами, Алекс — чуть слышно покашливая.

По дороге Томми попался кадр из тех, что Карла называла «кубиками жизни» — парень у автобусной остановки опасливо крошил налетевшим голубям булку из полиэтиленового пакетика. Вокруг парня собралось множество вспархивающих птиц, а он приседал и пытался приманить их поближе, держа вытянутой ладонь с крошками. Голуби терпеливо ждали в сторонке и с рук клевать не желали, но и парень упорствовал.

Так он, пожалуй, пропустит свой автобус.

Получился бы неплохой кадр, подумал Томми, запрыгивая в открывшиеся механические двери. А вот еще один… У окошка дремлет девушка в толстом шарфе, раз пять обмотанном вокруг шеи. На ее щеках красные пятна, кончик шарфа лежит на полу. Сейчас жарко, и девушка явно больна. Куда она едет, сонная, напичканная аспирином?

Томми сел рядом с ней и ощутил слабый запах пота — такой бывает, когда долго мечешься в бреду под толстыми одеялами, а мать все подносит и подносит обжигающий чай.

Автобус мягко тряхнуло на повороте. Томми глянул в окно и увидел белые оградки парка. За ними длинная череда пиццерий и прочих заведений, где можно всегда наскоро перехватить что-нибудь пожевать. Заведения, которые никогда не посещала Минди и ее подружки из группы поддержки. Карла в последнее время тоже отказывается от таких перекусов, сидит и цедит свежевыжатые соки. Особенно отвратительны — овощные. Томми пробовал пару раз, хватал губами трубочку из стакана Карлы, и оба раза ему вспоминалось тошнотворное морковное пюре, которым мама любила угощать его в детстве. Витамины, витамины. Что может быть хуже.

Еще пара поворотов, и автобус остановится у школы.

Есть время подумать об интервью. У кого взять такое интервью, чтобы маленький городишко вдруг показался особенным, а не таким же, как сотни городишек штата?

И возможно ли это вообще?

Посещение дома престарелых отпадает, там, среди шамкающих ртов, орущего телевизора и запахов вареной тыквы, ничего полезного не найти. Половина старикашек не помнит ничего, вторая половина с упоением будет рассказывать, как чертов консервный завод не доплачивал им под Рождество.

Это не интервью. Это не бомба.

Учителя будут ломаться и пытаться обратить внимание штата на проблемы с финансированием: опять сломался кулер и течет туалет на первом этаже. Прибавят что-то о том, сколько прекрасных людей выросло под их присмотром в этом… никчемном городишке.

Взять бы интервью у парня с голубями. Или у девчонки в шарфе.

Этим есть, что сказать. Они могут рассказать про то, что город этот, внешне совершенно благополучный, давно и прочно занимается консервацией не только вишни и персиков, но и мозгов. Что у каждого здесь серое вещество защищено в первую очередь жестяной банкой, а во вторую — черепушкой. О том, что мисс Аффлин, будучи еще школьницей, как-то выскочила пьяной и голой во двор своего дома и оттанцевала румбу, а теперь ей за тридцать, и ни один мужчина не сделал ей предложения, потому что мисс Аффлин — «распущенная девка, танцующая румбу голышом».

О том, что местному бездомному Грегу проезжий как-то кинул с барского плеча пятьсот долларов, и бедняга Грег пытался на эти деньги снять квартиру и устроиться на работу, но никто не сдал ему даже захудалой комнатушки, потому что Грег — это бездомный, так было всегда и так и должно быть.

О том, что школьный уборщик Стэнли — тихий придурок, по которому плачет психушка, уже не раз выбегал на дорогу и пытался лечь под автомобили, но его никогда не уволят и не отправят в больницу, потому что город чтит память его матушки, миссис Берн, известной благотворительницы. Сын такой женщины не может закончить свои дни в больнице, нет, нет, этого никто не позволит.