Полет почтового голубя - [27]

Глава 23 Маленькая тарелка с засахаренным имбирем

— Но, месье Трамонти, вам никогда не понять Китая, как и нам — Запада, главное всегда будет ускользать, так что успокойтесь, — произнес с улыбкой Хан Гуо. — Все это имеет древние и глубокие корни. Вы — цивилизация дерева и полей, мы — цивилизация рек и садов. И этим все сказано.

Еугенио слушал молча. Это обобщение казалось ему интересным, но не бесспорным. На лакированном столике с изображением полчища гримасничающих драконов стояли чашки с дымящимся чаем.

— С одной стороны, дерево — то есть ветви, которые разветвляются, — продолжал Хан Гуо, — родственная связь, логическая последовательность, причина, порождающая следствие: это активное развитие. С другой стороны, река — медленное познание путем вытекающих друг из друга умозаключений, без видимой борьбы, но свидетельствующее о глубоких душевных муках: это пассивное развитие, которое вызывается даже движением изучаемого предмета. И это еще не всё. С одной стороны, обработанное поле, разбитое на мелкие участки — чисто утилитарная культура. С другой стороны, изъеденный червями, но аккуратно подстриженный сад, внешне выглядящий вполне пристойно, — чисто эстетическая культура. Видите, иногда наши два мира похожи, но чаще всего непримиримы, особенно в том, что касается методов. Поэтому не удивляйтесь, когда у вас возникает чувство, будто вы ничем не управляете. Приблизительно так же я чувствовал себя, когда учился в Париже. Правда, там мне не нужно было никого искать, — добавил он.

Он сделал глоток чая. Несмотря на безмятежное голубоватое небо, в воздухе чувствовалось обещание дождя. Хан Гуо жил на узкой спокойной улочке в одном из восточных кварталов Пекина. Он был немного моложе Еугенио и несколько лет назад изучал сравнительную литературу в Париже. Красное родимое пятно расползлось по его правой щеке. Хан Гуо был непосредственным, улыбчивым человеком атлетического телосложения, одетым в элегантный, хорошо скроенный темный костюм. Его жене было не больше двадцати пяти лет, и она не знала ни слова по-французски. Сейчас она в соседней комнате кормила грудью их ребенка. Квартира Хан Гуо была тесной, но изящно обставленной и залитой светом. Стены в комнате были белыми и голыми. «Здесь очень мало места, — сказал Хан Гуо, извиняясь, — но жилье так дорого в Пекине…» Его фраза повисла в воздухе, словно все и так было понятно, и он стал наливать чай.

— Дерево и река, — продолжил он, — это символы наших культур. История Китая отмечена тысячелетней борьбой с разливами крупных рек, приводящими к многочисленным жертвам, ваша — борьбой за пространство и выкорчевыванием леса. Символы дерева и леса нашли отражение и в вашей архитектуре: вспомните о готических соборах, украшенных огромным количеством пилястров и нервюр.

Еугенио с удовольствием подписался бы под всеми этими словами, если бы не тревожился, что до сих пор так и не получил никаких новых сведений об Анн-Лор. Хан Гуо сказал, что познакомился с ней давно, еще тогда, когда учился во Франции и жил одно время у Шуази-Леграна, и что виделся с ней несколько раз после ее приезда в Китай. Но вот уже больше двух месяцев от нее не было никаких новостей. Он был в курсе того, что Анн-Лор посещала группы студентов и безработных, что они организовывали рок-концерты, даже присутствовал на одном из них и считал возможным, что раз или два ее могла задержать полиция. Однако это, казалось, его не беспокоило. Что касается Цзяо Шеншеня, то он был знаком с ним лично и тоже, похоже, не беспокоился за его судьбу. (Это относительное спокойствие, как, впрочем, и у Чжана Хянгуня, удивило Еугенио.)

— Все устроится очень быстро, — сказал Хан Гуо, — наверняка в течение нескольких дней. Однако, когда он выйдет, все-таки воздержитесь от визита к нему, — продолжил он. — За ним могут следить.

Вот дверь и захлопнулась, подумал Еугенио, впрочем, она, скорее всего, никогда и не открывалась.

Затем разговор перешел на общие темы, пока Еугенио не поделился с Хан Гуо сомнениями по поводу своей эффективности в поисках Анн-Лор. В ответ он услышал о параллели между деревом и рекой, полем и садом. Жена Хан Гуо поставила на стол между ними маленькую тарелку с засахаренным имбирем. Она держала ребенка одной рукой, как узел с тряпьем. Он спал с открытым ртом. Еугенио вспомнил о Чжане Хянгуне и уже вполне серьезно задал себе вопрос, а существовала ли Анн-Лор на самом деле.

— Почему Анн-Лор настолько призрачна? — спросил он. — Можно подумать, что она всего лишь смутное изображение, которое ты хочешь схватить и которое удаляется по мере того, как ты думаешь, что уже к нему приблизился.

Хан Гуо улыбнулся.

— Иногда у человека существуют веские причины, чтобы не давать к себе приближаться, — сказал он. — Но вполне вероятно, что она просто недосягаема. В таком случае лишь тогда, когда вы будете думать, что находитесь очень далеко от нее, она окажется на расстоянии вытянутой руки от вас.

Еугенио уже начал привыкать к такого рода формулировкам, которые хотя и не вносили ясности, но больше его не раздражали. Спустя несколько минут, сидя в коляске велорикши, который вез его в отель, и машинально напевая «Черное это черное», он снова задумался о парадоксах, которые так любила Марианна, и сказал себе, что она чувствовала бы себя намного лучше, если бы оказалась на его месте. Вернувшись в отель, он прочел записку, оставленную ему у администратора: «Ты узнаешь царство Бога, когда сумеешь взять верх за низ, а низ за верх» (Христос Фоме). Попытайтесь быть этим вечером там, где мы встретились в последний раз, в тот же час». Дальше следовало то, что, скорее всего, нужно было считать подписью: «Ли По, луна в реке».