Полет над пропастью - [120]

— Твой отец тогда понял все. Он вернулся домой из следственного изолятора весь избитый, черно-синий, опухший до неузнаваемости. Следователь, видно, озверел вконец. Водители признали все, дали показания, какие устраивали следствие. А твой отец упорствовал и мог поплатиться жизнью. Я этого не пережила бы и помогла насколько хватило сил и ума. Но… За это получила презренье всюду и прежде всего в своей семье.

— За что? — возмутился сын.

— Мой спасательный круг не устроил никого. Мать отвернулась, поняв все без слов. Да и слухи до нее дошли быстро. А твой отец, придя из следственного изолятора, ложился спать отдельно и даже не подходил к моей постели, стал брезговать мною как женщиной, отказался от меня как от жены, молча и без объяснений. Они были уже излишни. Я сама все поняла. Но, оттолкнув от себя, он буквально бросил меня в руки других мужчин, демонстрировал на глазах у всех полнейшее равнодушие и пренебреженье мною. Это сразу было замечено. Что оставалось делать? — горько вздохнула Анжела и, помолчав, будто вспоминая, тихо продолжила:

— Нет! Нас никто не пытался примирить, а дело стремительно шло к развязке. И не надо врать, мы оба чувствовали финал. Мы уже не шли, а бежали к нему не в силах остановить развязку. Я устала от той жизни, мне надоело быть спасателем, на какого плюют со всех сторон, презирая его услуги и самого. И хотя другого выхода не было, все ж пыталась сохранить хотя бы видимость семьи. Но и это не получилось. Отец знал все. Ему со всех сторон жужжали в уши угодливые доброжелатели. Они нашептывали Василию о моей интимной жизни с высокопоставленными людьми, какие помогли приобрести в аренду гараж, купить автостоянку. Если бы не их помощь, Василию никогда не видеть бы всего этого. Но я помогла тем людям не увидеть многое. Но Васе было предпочтительнее прикинуться «лопухом», эдаким придурком. Вот он и сыграл в благородный гнев, увидев в моей шкатулке незнакомые украшения.

Анжела допила кофе. И, закурив новую сигарету, продолжила с усмешкой:

— Как просто изобразить из себя обманутого? И в то же время вылезать сухим из наручников и следственного изолятора, не заплатив никому ни гроша. Ведь он не мальчик, чтоб свалять Ваньку и поверить в торжество справедливости, о какой лопочут юнцы и шизофреники. Я в эти сказки перестала верить в день смерти своего отца. Он, как я потом узнала, действительно ни в чем не был виноват. И решения по своему делу не дождался совсем немного. Но своею смертью он очистил имя семьи, снял все подозрения и сам ушел чистым. То, что оставил нам с матерью, было заработано честно, и на те деньги никто не претендовал. Но это мой отец! Он был действительно мужчиной и неповторимым человеком. Недаром твоя бабка до сих пор его помнит и любит.

— Значит, есть за что! — откликнулся Андрей эхом.

— Твоему отцу далеко до него. Выйдя из-под стражи, он первым делом показал обществу, что меж нами оборвались все не только супружеские, а и человеческие отношения. Он бросил нас с тобой, воспользовавшись удобным случаем. Он даже не звонил целых полтора года, не интересовался тобой. Я уж не говорю о матери! Она оказалась во много раз хуже Васи.

— Мам! Но у нее не было номера нашего телефона! — напомнил Андрей.

— Сынок! У нее был номер телефона твоего отца. Да и я свой номер сменила далеко не сразу. Когда ты пошел в четвертый класс. Выходит, три года она ни разу нам не звонила. Да и потом не пыталась. Она слишком уважает себя. Любовь к нам — сплошные слова, как ненужная шелуха. Зачем оправдывать душу, в какой нет тепла? Она никого не любила, кроме отца, и прошла по жизни светской дамой, случайно угодившей в домохозяйки. И то лишь потому, что упустила время и не подыскала себе более подходящей партии.

— А моего отца она любила?

— Нет, Андрейка! Никогда! Она слишком часто и долго настаивала на нашем разводе и упрекала, что я вышла замуж за мота и неудачника. Лишь в последний год о том замолчала.

— А как же отдала ему брошку?

— Ее с собой в гроб не возьмешь. Но главное не в том. Она этим наказала меня, за легкомысленное отношение к сокровищу. В глубине души мать думала, что именно этой брошью скрепит нашу семью. Верила, что такое состояние никто не решится упустить из рук. Но мать просчиталась и потеряла все. Уж лучше б она оставила брошь себе. Хотя тогда была бы порвана последняя нитка, связывающая нас с Васей.

— Как так? — не понял сын.

— Да если б не та брошь, посмела б я просить помощь у твоего отца? Да ни за что в жизни! А так и он, и я прекрасно понимаем, что отказать мне, он не имеет права. Потому как сокровище моей семьи в миллионы раз перекрывает веж его подачки. И пусть он не брюзжит-и не жалуется тебе! Мы с ним ведем свою давнюю игру, кто у кого больше откусит. Как понимаешь, он дает нам и помогает не из милосердия и доброты. И ты тут ни при чем. Все куда банальнее и грубее. Кто из нас с ним большая сволочь, рассудит только Бог. Поверь! Я надеюсь только на Его, самый праведный, суд.

— Мам! А ведь бабка иногда звонит отцу. Я несколько раз слышал.

— Сынок! Да в том и не сомневалась. Эти своей выгода никогда не упустят. Они именно из-за этого не рассорятся. Слишком похожи. Но, знай, просто так никто из них плечо не подставит и не поможет в лихую минуту. Они роднятся и разводятся, рождают и умрут, когда увидят в том свой навар!