Полет на заре - [57]

И опять Дубков подивился характеру бывшего поручика. Полчаса назад он грубо выгнал его из кабинета, а теперь, с Лихаревым, встретил так, будто ничего особенного между ними и не произошло. Церемонно поклонился, даже руку подал. Рука у него была нерабочая, мягкая, взгляд насмешливый, наглый.

— Прошу вас, прошу. Садитесь, пожалуйста…

На столе перед ним лежал раскрытый английский журнал «Аэроплэн». Некоторые строки в тексте были подчеркнуты синим карандашом.

— Вы видели, что здесь пишет мистер Грей? — спросил Насонов, как будто Лихарев и Дубков зашли к нему для приятной дружеской беседы. Ткнул пальцем в середину страницы: — Вот… «Хотя имеется, бесспорно, некоторое число русских, которые могут сделаться превосходными летчиками, но большинство из них совершенно неспособно…»

— Вы неточно переводите, Константин Юрьевич, — перебил Лихарев. — Там сказано, что большинство русских неспособно содержать в исправности такую это… сложную технику, какой является авиационная.

— О, мне нравится ваша осведомленность. Положительно нравится. — Насонов натянуто улыбнулся, но тут же торопливо опустил глаза. Только напрасно он делал вид, что повторно читает текст: его аккуратно зачесанный пробор порозовел, выдавая смущение. — Да, действительно. Выходит, начинаю хромать в английском. Хотя стойте, можно понять и так.

— Извиняюсь, Константин Юрьевич, но вы знаете, что не так, — жестко перебил Лихарев. — Не мне вам рассказывать, как работают наши инженеры и механики. И потом это — «Илья Муромец». Махина! Четыре мотора, да. Таких тяжелых бомбардировщиков пока еще за границей нет. Ни в одной стране. А у нас есть. Вот. Нашим конструктором создан, русским. Да!

— Согласен, — кивнул Насонов. — Безоговорочно согласен. Но зато летчики высокого класса у нас наперечет.

— Будут и летчики, — уже спокойнее возразил Иван Федорович. Помолчав, уверенно добавил: — Будут.

— Сомневаюсь. Вы, большевики, подчас наивны. До чего доходит — даже здесь, в авиашколе, основной дисциплиной вводите марксизм. У меня на сей счет мнение несколько иное. По «Капиталу» летать не научишься.

— Неостроумно, — рассердился красвоенлет. — Вы намекаете: «Я не марксист, а летчик первоклассный». Но это тот же Грей. А вот ответ вашему Грею по-русски. — Лихарев достал из кармана газету, развернул, громко прочитал: — «Пришла пора строить и учиться. Будет у нас такой воздушный флот, что изумленные Европа и Америка ахнут перед чудом лапотной России в небесах».

— От одних благих намерений крылья не вырастут, — холодно бросил Насонов.

— Ладно, к черту светские разговоры! — теряя терпение, нахмурился Лихарев. — Объясните, почему вы гоните Дубкова.

Андрей до сих пор сидел молча, смотрел, потупясь, в одну точку. От напряжения у него вспотели ладони. Он потянулся было вытереть их о штаны, но, заметив, как презрительно, брезгливо скривил губы Насонов, со злостью сжал кулаки.

Услышав свою фамилию, учлет с вызовом вскинул голову. Его взгляд вонзился в Насонова, как кинжал.

Однако тот и бровью не повел. Отвечал рассудительно, с подчеркнутой невозмутимостью. Чего уж тут дипломатию разводить — он понял, сразу понял причину данного визита. Для Ивана Федоровича, конечно же, не секрет, что его протеже вел себя по меньшей мере бестактно. Впрочем, бог ему судья, молодой еще. Да и не в этом суть. Всем давно известно, каких людей инструктор Насонов подбирает в свою группу. А разве приемная комиссия придерживается иных принципов? Нет, пока точно таких же. Сколько было желающих? Около четырехсот. А сколько принято? Двадцать пять. Ну, а сей юноша прошел явно по ошибке. Он до недавнего времени, надо полагать, не только летательного аппарата — даже автомобиля вблизи не видел. И насчет грамотешки у него…

— Константин Юрьевич, — прищурясь, будто собираясь улыбнуться, сказал Лихарев. — У меня это… тоже всего три класса. Вот и все образование.

— Вполне допускаю, что вы — талантливый самородок, — отозвался Насонов. — Но нельзя же считать самородком каждого встречного.

Сдерживая раздражение, которое в нем вызывал этот холеный щеголь, красвоенлет встал:

— Ну что же… Тогда Дубкова возьму я.

Ответа Насонова Андрей не слышал. Его душила обида. Он, не прощаясь, первым шагнул за порог.

Лихарев догнал ученика уже во дворе. Долго шел молча. Потом негромко спросил:

— Ты чего?

— Чего, чего! — со злостью обернулся Дубков. — Такие вот гады батьку моего расстреляли. А с ними цацкаются. До каких пор? По какому такому праву?

— Но, но! — Иван Федорович от неожиданности даже остановился. — Ты говори, да не того… Не того… Нельзя же всех под одну гребенку. Да ты погодь, погодь! — Он повысил голос: — Постой, если зову!

Андрей опустил голову, чтобы Лихарев не видел его слез. Тот все понял и, догнав, заговорил более сдержанно:

— Ежели хочешь знать, я тоже от ихнего брата натерпелся. И насчет этого типа к комиссару ходил. Вот. А он что? Революционную дисциплину соблюдать надо, вот что.

Дубков совсем по-мальчишески, кулаком вытер мокрые глаза. Со всхлипом вздохнул. А Лихарев, утешая его, бодро добавил:

— Не вешай носа, Андрюха-горюха. Ты будешь летать. Видишь лозунг? То-то…