— Слышу, — ответил Муравей. — Я лечу.
— Куда?!! — заорал Чепурько. — Марш на базу, придурок! Трое суток гаупвахты!
Степан ничего не ответил, продолжая разглядывать хороводом мелькающие звезды.
— Степа, Степушка, я тебя очень прошу, — уговаривал Чепурько. — Ну понимаю, ты переутомился, я выпишу отпуск, полетишь куда-нибудь… Ну чего ты, а? Тут смотри какое движение, врежешься ведь!
— Муравей, недоумок, марш на базу и не блокируйте движение! — рявкнул диспетчер линии.
Степан включил маневровые, и, не прекращая тихо улыбаться, аккуратно повел капсулу к «Неустрашимому». Все ближе и ближе.
— Ты что делаешь, идиот? — заорал Чепурько.
— Дезертирую, — спокойно ответил Муравей.
Все смешалось на базе, диспетчерской и даже, наверное, в разных вышестоящих инстанциях. В эфире творилось невообразимое. Сквозь гомон сотен голосов прорывались маты майора. Степан улыбался.
— Откройте шлюз, — сказал он через несколько минут, когда корабль был совсем близко, — а то разнесу к чертовой матери.
Голоса резко замолчали, а потом створки шлюза начали медленно растворяться.
— Спасибо, — сказал Муравей. — Товарищ майор, вы к нам потом залетайте. И привет нашим, на базе.
Маме он решил написать позже, когда проложат нормальный маршрут. Перед глазами стояло лицо Стипы, которая, может быть, именно сейчас приникла к иллюминатору своей камеры. И сердце затрепетало сердце крыльями бабочки.
Он летел.
