Полёт - [5]

* * *

Летать я начал рано — в 14 лет.

Мы тогда жили на полевом аэродроме под Хабаровском, где служил мой отец — тоже лётчик, только не истребитель. В то время он был начальником штаба полка и по делам службы часто летал куда-то на самолёте связи У-2.

Я в свободное от школы время пропадал на аэродроме. Вся техмоща и все пилоты были моими друзьями. Мне доверялись инструменты, тележка с воздушным баллоном, заправочный шланг и без ограничений — ветошь. Ветошью мне разрешалось тереть всё, что хотелось. Вполне естественно, я уже знал, что такое магнето и сколько можно спрятать яблок в гаргрот, почему стопорится ручка и что такое триммер…

Частенько меня прятали в задней кабине на облёте самолёта после регламентных работ, иногда даже прихватывали и на тренировочных полётах…

Не знаю, знал ли отец о том, что я подлётываю, но с аэродрома меня не гнали.

На всю жизнь мне врезался в память мой первый полёт.

Был яркий весенний день. Кое-где уже появилась зелёная травка, лётное поле будто манило: разбегайся, прыгай, лети! Я, как всегда, торчал на аэродроме. Мой друг — техник У-2 — стал расчехлять самолёт и готовить его в полёт. Я кинулся ему помогать, полез к мотору развязывать шнуровку чехлов, а сам всё выспрашиваю, кто полетит и куда. Выяснилось, что полетит дядя Володя на облёт после стоянки. Как всегда, я стал просить друга, чтобы он попросил лётчика взять меня с собой. Техник ничего не сказал, но как-то странно посмотрел на мешок с песком, который привязывается на заднее сиденье при одиночном полёте без пассажира или инструктора для центровки. Я перехватил его взгляд и, сразу сообразив, кинулся навстречу шагающему к самолёту здоровому дяде Володе: «Дядечка Вовочка, миленький, возьми меня с собой, ну, пожалуйста, я буду сидеть тихо и никому не скажу, ну, возьми, миленький, ну, дядя Вовочка, ну, чего ты будешь опять катать мешок, а меня даже не нужно поднимать в кабину — я сам залезу, ну, дядечка Вовочка, ну, покатай!..» Наверное, у меня было такое выражение лица, что дядя Вова вопросительно поглядел на техника.

Тот посмотрел на мешок, на меня… И вот я уже в кабине! Техник ещё раз внимательно проверил мою привязку, десятый раз повторил, что ничего руками не трогать, и спрыгнул с крыла. «чух! Чух!» — выплюнул мотор и вдруг замолотил, загремел, затрясся. Мимо меня по борту скользнули два голубых облачка дыма и улетели к хвосту самолёта. Сквозь козырёк было видно, как пилот подал знак убрать колодки. Самолёт затрещал ещё сильнее и покатился к старту. Я, как было договорено, съехал пониже на сиденье и спрятался — благо это для меня никакого труда не составило. Снаружи казалось, что в самолёте только один человек.

Мотор заорал, самолёт затрясся ещё сильнее, и вдруг нечистая сила потянула меня назад. Я ухватился за поручень и стал потихоньку подтягиваться на сиденье так, чтобы увидеть, что за бортом. За бортом уже всё мелькало и сливалось, самолёт подпрыгивал, стукался о землю и снова прыгал… И вдруг самолёт подпрыгнул и уже не упал на землю. Я выглянул за борт вниз. Земля быстро удалялась, как-то сжималось то пятно, на которое я смотрел, вот уже травинки не различишь, они слились как-то в сплошной зелёный цвет и между этим зелёным появляются чёрные пятна залысин, и всё это уменьшается и улетает от самолёта вниз… Вот уже и старт позади. Какой он маленький! А возле «Т» козявочкой ползёт финишёр…

Боже мой, какой он маленький! И как интересно двигаются его ножки! А ведь на старте он большой и вредный, и ракетница у него с настоящими ракетами, а сколько раз он меня гонял с аэродрома! А вон и наш городок. Вон штаб, вон батальон.

Топливозаправщики какие маленькие! Ползают как жуки. А вон и наша землянка.

Интересно, что было бы, если бы мать сейчас увидела меня? Всё такое маленькое! Наверное, и матери уже не видно. Во здорово! Наша речка, как ручеёк! А ведь сколько плыть надо, чтобы её переплыть…

Земля вдруг поехала вбок, горизонт наклонился.

Сердце от страха забилось сильно, мурашки поползли по спине. Я судорожно сжал подлокотник, поглядел вперёд на лётчика. Ничего вроде. Головой крутит, что-то высматривает. Резинка от очков трепыхается на ветре.

А у меня в кабине ветра нет. Вроде всё нормально. Не падаем. Самолёт снова выпрямился, земля стала на своё место. А вот и наш лес. Это же надо! Как зайдёшь в него — так можно целый день идти, а он всё не кончается. А на самом деле и не такой уж большой.

Интересно как смотреть на всё сверху! Так, наверное, бог смотрит на землю и всё видит. Я теперь — как бог! Хорошо-то как! Вот если бы всё время так!..

Вдруг всё куда-то поехало, повалилось, стало падать. Страх сжал горло, противное чувство тошноты поползло от живота вверх.

Боже мой, что это?! Лямки плечевых ремней вдруг стали подниматься с моих плеч и стали горизонтально! Потом вдруг как будто кто-то громадный стукнул меня снизу в сиденье, и я вдруг стал тяжёлым, очень тяжёлым! Голова мотнулась сама по себе. Затошнило ещё сильнее. Бросило ещё раз. Я глянул вниз. Боже мой, как долго падать!! В зеркальце увидел глаза дяди Володи. Он улыбался. Значит, ещё не падаем. Захотелось скорее на аэродром, домой, к маме. Бросило ещё раз. Господи, да неужели это никогда не закончится? Какого чёрта попёрся я на аэродром, полез в самолёт? Больше никогда не полечу. Только бы на землю вернуться… А вдруг упадём? Что будет твориться в гарнизоне! Гроб мой, наверное, поставят в клубе. Ну, так же, как тогда, когда хоронили экипаж с Дугласа, что разбился ночью. Оркестр опять играть будет. Капельмейстер, дядя Гена, в белых перчатках. Папа его почемуто называет «капельдудкин». И пацаны все соберутся. И Валька. Интересно, будет она в этот раз опять задаваться? Нет, наверное, будет плакать. Скажет: «Бедный Лёшенька, зачем я тебе по морде дала, когда на русском дёрнул меня за косу? Можешь теперь дёргать сколько влезет — я ничего не скажу, а буду только улыбаться…» А я буду лежать себе в гробу и на неё никакого внимания — реви, хоть заревись! Нечего в морду при всех! Вот если бы она знала сейчас, что я лётчик!..