Полет лебедя - [28]

При ее прикосновении, Ханс Кристиан открыл глаза и прекратил плакать. Он с трудом понимал, где находится. Но как же приятно чувствовать платок принцессы у себя на щеках! Он был готов уже вновь разрыдаться, только чтобы маленький платочек не исчезал с его лица, когда девочка заговорила:

— Мой отец не сказал тебе ничего грубого, правда?

— О, нет! Я так вжился в написанную мной трагедию, что расплакался. Хочешь, я тебе ее прочитаю.

Она покачала головой.

— Я слышала ее. Все это время я стояла за дверью и подслушивала. Я знаю, это нехорошо, но мне так хотелось послушать ее.

Ханс Кристиан радостно улыбнулся.

— Ты мне нравишься. Как тебя зовут?

— Генриетта. Но мой отец зовет меня Гетти. А как твое имя?

Мальчик выпрямился даже больше, чем позволял его прямой воротник.

— Ханс Кристиан Андерсен. Однажды это имя узнает вся Дания.

— Обязательно узнает. В тебе есть что-то великое, Ханс Кристиан.

Ее слова были подобны целебному бальзаму на израненную душу мальчика.

— Ты действительно думаешь так?

— О, да! Ты не такой, как все остальные люди.

— Ты права, Гетти. Злая колдунья заколдовала меня, когда я родился, и отправила жить в дом бедного башмачника. Но я поднимусь высоко. Я буду творить великие вещи.

Ханс Кристиан поднялся и выпрямился. Но комната была слишком мала для резких движений. Он вернулся на свое место и склонился над девочкой.

— С тех пор как я приехал в Копенгаген, у меня были трудные времена. Я замерзал, умирал с голода и был так ужасно одинок, но никогда не терял из виду своей цели. Я добьюсь ее! Должен же быть к этому какой-то путь! Только бы я смог найти его!

Прекрасные синие глаза Генриетты наполнились жалостью.

— Ты сейчас хочешь есть, Ханс Кристиан?

Причудливый свет заплясал на лице мальчика.

— Нет. Я чувствую себя так, словно вкусил от Хлеба Жизни!

— Но где ты будешь обедать? — В шутливой манере спросила Генриетта, следуя какой-то, ведомой лишь ей цели.

— Возможно, я снова сяду в парке…

Он замолчал на полуслове. Эти рулеты, поедаемые на скамейке, были его маленьким секретом. Лицо Ханса вновь озарила улыбка.

— Хорошо бы было, если бы мы могли как воробьи есть червяков? Только я думаю, что самые злые из них щекотали бы горло, пока проходили вниз.

Генриетта сначала была готова расплакаться, затем рассмеялась. Она знала, что не должна показывать своей жалости.

— Что теперь ты будешь делать, Ханс Кристиан? — спросила она.

Ханс поднялся, прижимая шляпу к груди и засовывая рукопись в карман. Он посмотрел в окно.

— Я отнесу мою пьесу в Королевский театр. Если уж прицеливаешься, то выбирай самую яркую мишень!

— Но ты ведь еще придешь к нам?

— Через две недели ты увидишь меня снова. Я собираюсь написать новую пьесу для твоего отца. Я видел, что эта ему не очень понравилась. Значит, я вернусь через две недели. До свидания.

Он низко поклонился и исчез в дверях.

Через несколько минут Гетти увидела в окно, как он спешил по улице. Она сидела, наблюдая за ним до тех пор, пока он не исчез из вида. Ее горб был искусно спрятан под платьем, а лицо было таким прекрасным, что художник мог бы использовать его в качестве модели для портрета Мадонны. Девочка казалась такой маленькой и худенькой, что все смотрели на нее как на ребенка, но ее мозг далеко опередил ее физическое развитие.

Синий пиджак повернул за угол. Генриетта оставалась на месте еще несколько минут. Затем она вскочила на ноги и побежала в кабинет отца.

— Входи, Гетти, — сказал отец, глядя на нее поверх письма, которое он читал. Другие члены семьи должны были уважать неприкосновенность его священного места, но для Гетти все было иначе. Отец всегда рад был ее видеть. Он закончил с письмом, прежде чем уделил внимание своей юной дочери, которая терпеливо ждала, усевшись в соседнем кресле.

— Ты видела моего посетителя, Гетти? — спросил он, откидываясь на спинку кресла.

Генриетта улыбнулась и кивнула.

— Я немножко поговорила с ним в холле.

— Мальчишка сумасшедший. Думает, что может писать. Чепуха!

Он перевел разговор на другую тему.

— Посмотри. Что ты думаешь об этом. Пришло из Англии сегодня утром.

С этими словами он протянул ей письмо.

Генриетта послушно взяла письмо. Отец научил ее читать по-английски и всегда показывал ей свою корреспонденцию. Он продолжал переводить пьесы Шекспира, и многие заинтересованные англичане писали ему.

— Они думают, что у меня неплохо получился Макбет, — продолжил ее отец. — Это великолепный персонаж, великолепный!

— Он всегда голоден и мерзнет, — произнесла девушка, не отрывая глаз от письма.

Адмирал удивился. Этим утром он слышал слишком много странных речей. Возможно, его слух подвел его.

— Что ты сказала, Гетти?

Девушка подняла глаза. В них застыло выражение искренней грусти.

— Он здесь уже три года. Я видела его в первый день на берегу канала и подумала, что никто на свете не может быть таким несчастным. Но я ошибалась. Только сейчас он достиг высшей точки отчаяния.

Адмирал уронил нож для резки бумаги, который крутил в руках, и перегнулся через стол.

— Гетти, ты что, все еще думаешь об этом бедном созданье, которое читало мне свою пьесу?

— Отец, ты должен помочь ему! — взмолилась Гетти. Она знала, что отец ни в чем не может ей отказать. Таким образом, он пытался загладить перед ней свою вину в ее физическом уродстве.