Полет лебедя - [25]

Теперь, когда с едой на день было покончено, Ханс Кристиан вернулся на скамейку и предался размышлениям. Прошел год с его новогоднего визита в театр. Уже и шесть месяцев следующего года остались позади, но он ни на дюйм не приблизился к своей цели. Временами ему казалось, что он на полпути к успеху. Герр Кроссинг взял его в свою вокальную школу при театре, так как мальчик обещал стать хорошим тенором. Маэстро сказал, что если он будет много работать, то со временем сможет петь в оперном хоре. Вместе с другими учениками ему было позволено находиться в оркестровой яме. Ханс Кристиан был счастлив. Но как всегда за этим счастьем последовал так хорошо ему знакомый период разочарований. Маэстро сообщил мальчику, что ошибся в отношении его голоса и что ему лучше вернуться в Оденсе и попросить отчима устроить его в школу. Это было то же самое пожелание, которое так часто ему приходилось слышать. Ханс даже не утруждал себя ответами. Он вышел в хмурый ноябрьский день, не проронив ни слова.

Затем пришла долгая, холодная зима со слякотью, снегом и дождем. Ханс Кристиан беспокойно заерзал на скамейке. Он не позволит себе думать об этом. Это были воспоминания о самых мрачных моментах, которые ему постоянно приходилось переживать. Мальчик подставил лицо ласковому солнцу. Благослови Господь лето! Он проведет его в подготовке к зиме, и когда она настанет, он непременно будет готов. Преисполнившись уверенности, Ханс Кристиан выпрямил спину и, достав из кармана письменные принадлежности, приступил к творчеству.

Он уже понял, что все остальные дороги для него закрыты. Если он хочет войти в магический мир театра, то должен сделать это при помощи своего пера. Листы бумаги были потертыми и обтрепанными. Ему приходилось экономить место, поэтому буквы смотрелись такими маленькими, что никто, кроме самого автора, не смог бы ничего прочесть. Но эта рукопись была для него прекрасней всего на свете. Более того, она почти завершена. Осталось вписать всего несколько строчек; кульминацию последней сцены, а следовательно, и всей пьесы. Ханс Кристиан полизал кончик карандаша и резво взялся за дело. Он должен быть осторожным и рассчитать так, чтобы хватило места на необходимое количество строк.

Прилетел чирикающий воробей и стал есть свой обед. Вернулась мама утка со своим выводком и с громким кряканьем погнала их на траву для полуденного отдыха. Несколько дам прогуливались по тропинке, беседуя и иногда смеясь. Но Ханс Кристиан их не слышал. Его карандаш набирал скорость, а соломенные волосы выглядели так, словно над ними поработал циклон. Он дошел до конца листка и в то же время закончил пьесу!

С победным криком мальчик спрыгнул со скамейки. Утка мать повернула свою голову и недовольно закрякала, а воробей вспорхнул в воздух. Ханс широко развел руки, готовый обнять весь мир. Над его головой раскинулись, словно защищая его, ветви огромного бука. Издав еще один радостный крик, он побежал к нему и заключил в свои объятия.

Стройная нянька, прогуливающая по дорожке трехлетнюю малышку, замерла от неожиданности и бросила на него удивленный взгляд. Этот странный бродяга, смеющийся и целующий дерево, должно быть, сумасшедший! Она схватила малышку за руку с твердым намерением как можно скорее уйти прочь, но Ханс Кристиан уже спешил в ее направлении со своей прекрасной улыбкой на лице.

— Добрый день, мадам, — сказал он с поклоном.

Девушка испуганно посмотрела на него. Конечно же он не сумасшедший. Никогда в жизни она не видела такой прекрасной улыбки. Бессознательно она улыбнулась в ответ и отпустила руку ребенка.

— Понимаете, у меня есть хороший повод для радости, — сказал Ханс. Его глаза блестели. — Я только что закончил работу, которая сделает меня знаменитым! Вы не могли бы присесть на минутку? Я бы вам прочел одну из сцен.

— О, герр! Вы написали пьесу! — удивленно произнесла девушка.

Ханс Кристиан расправил плечи так широко, как позволял ему узкий пиджак. Никто раньше не называл его герр.

— Да! Однажды вы будете иметь удовольствие увидеть ее на сцене Королевского театра. Это действительно великая пьеса!

Служанка сложила руки на груди. С хрустом накрахмаленного фартука она села на скамейку. Лицо ее было круглым и добродушным, а голубые детские глаза наполнились возбуждением. Один вечер в неделю она сидела на галерке в театре, охваченная чудесным действом, происходящим на сцене, а потом шесть остальных ночей лежала без сна, завороженно вспоминая увиденное.

— О, герр, вы, наверное, один из тех, кто пишет пьесы.

Преисполненный достоинства, Ханс Кристиан кивнул, но затем своим следующим замечанием испортил весь эффект.

— Пока еще ни одну мою пьесу не ставили на сцене. Я только недавно отослал в театр свое сочинение «Разбойники из Виссенберга», однако директора не обратили на нее внимания.

Заинтересованность исчезла с лица девушки, но Ханс Кристиан, словно бы и не заметив этого, продолжал говорить, и личико молодой служанки прояснилось.

— Однако я пишу прекрасные трагедии. В них все умирают. Когда я читал «Лесную часовню» мадам Йоргенсен, знаете, что она сказала?

Служанка молча покачала головой. Ребенок, воспользовавшись тем, что его нянька отвлеклась, убежал прочь, оставив их одних. Ханс наклонился к своей слушательнице и крепко сжал ее пальцы.